И хотя я был уверен, что единственная причина, по которой смерть Карен заинтересовала журналистов, заключалась в том, что она решила покончить с собой, спрыгнув с исторического памятника, а не в том, что их интересовала причина этого поступка, я также думал, что на какой‑то короткий миг она стала символом, мрачным напоминанием того, как мир может изуродовать твои мечты. За прошедшие с момента нашей встречи полгода жизнь Карен Николс катилась по наклонной, и при этом очень стремительно.
Через месяц после того, как я решил ее проблему с Коди Фальком, ее бойфренд Дэвид Веттерау споткнулся, когда перебегал Конгресс‑стрит в час пик. И все бы ничего – ну, упал на колени, ну, разорвал штанину, – вот только «кадиллак», который как раз вильнул в сторону, чтобы не сбить упавшего пешехода, задел его голову задним бампером. Веттернау впал в кому, из которой так и не вышел. За последующие пять месяцев неприятности у Карен Николс только множились: она потеряла работу, затем машину, а потом и квартиру. Даже полиция не смогла с точностью определить, где она жила последние два месяца. В новостных передачах психиатры рассуждали о том, что травма, полученная Дэвидом Веттерау, наложилась в психике Карен на смерть ее отца, надломив что‑то в ее душе, что оторвало ее от действительности и в конечном итоге привело к гибели.
Я рос в католической вере, и история Иова мне знакома, но все‑таки хроническое невезение, преследовавшее Карен Николс последние полгода ее жизни, не давало мне покоя. Я знаю, что и удача, и невезение идут полосами. И я знаю, что черные полосы могут длиться очень, очень долго, когда каждая неудача влечет за собой следующую, пока наконец все они не начинают выстреливать синхронно, как фейерверк Четвертого июля. Я знаю, что иногда дерьмо случается с теми, кто этого не заслуживает. И все же, решил я, если все это началось с Коди Фалька, то возможно, что он тоже сыграл свою роль в последующих событиях. Да, мы его напугали до полусмерти, но люди вообще тупые создания, а уж хищники в человечьем обличье – тем более. Может быть, он поборол свой страх и решил напасть на Карен, но не в лоб, а с фланга, решил отомстить ей за то, что она науськала на него меня и Буббу.
Пожалуй, подумал я, стоит нанести Коди второй визит.
Но сначала я хотел поговорить с копами, расследующими смерть Карен, и узнать, вдруг они раскопали что‑нибудь, что поможет мне в разговоре с Коди.
– Детективы Томас и Степлтон, – сказал мне Девин. – Я им позвоню, скажу, чтобы поговорили с тобой. Но пару дней тебе придется подождать.
– Мне бы хотелось побыстрее.
– А мне бы хотелось поплескаться в душе с Камерон Диас, но на это тоже шансов никаких.
Мне не оставалось ничего, кроме как ждать. И ждать. Я оставил им несколько сообщений на автоответчике и поборол в себе желание съездить к Коди Фальку и выбить из него ответы, хотя еще не знал, какие вопросы ему задам.
Поскольку больше мне делать было нечего, я скопировал из досье последний известный адрес Карен Николс, просмотрел газетные статьи и отметил, что она работала в ресторане при отеле «Времена года», а затем покинул офис.
Бывшую соседку Карен по комнате звали Дара Голдкланг. Мы разговаривали в гостиной квартиры, которую она делила с Карен в течение двух лет. Я сидел в кресле, а она бежала на тренажере, причем с такой скоростью, будто вот‑вот пересечет финишную черту. Одета она была в белый спортивный бюстгальтер и черные шорты из спандекса и постоянно оглядывалась на меня через плечо.
– До того как Дэвид попал в аварию, – сказала она, – Карен тут почти не бывала. Она обычно ночевала у Дэвида. Здесь она только письма забирала, стирала белье, чтобы отвезти потом к нему на квартиру. Она по уши в него влюблена была. Жила ради него.
– А какая она была? Я с ней встречался только один раз.
Жила ради него.
– А какая она была? Я с ней встречался только один раз.
– Карен была очень милая, – ответила она и без перехода спросила: – Как считаешь, большая у меня задница?
– Нет.
– Ты даже не посмотрел. – Она выдохнула, раздув щеки, но не переставая бежать. – Давай, посмотри. Мой бойфренд говорит, она у меня слишком большая.
Я повернул голову. Ее ягодицы размером не превышали пару мелких яблок. Если ее приятель считал, что это слишком, мне было интересно, на какой двенадцатилетней он видел меньше.
– Не прав он. – Я откинулся в кресле – аморфном мешке из красной кожи, лежавшем в стеклянной чаше на ножке. Вполне вероятно, что это было самое уродливое кресло из всех, какие я видел в своей жизни. Уж точно самое уродливое из всех, в которых мне довелось сидеть.
– Он говорит, что мне еще икры надо в порядок привести.
Я взглянул на ее ноги. Выпиравшие из‑под кожи мышцы выглядели как плоские речные камешки.
– И грудь увеличить, – выдохнула она и повернулась, чтобы я мог разглядеть ее груди. Размером, формой и упругостью они напоминали пару бейсбольных мячей.
– И чем твой приятель занимается? – спросил я. – Тренер?
Она засмеялась:
– Ага, как же. Трейдер на Стейт‑стрит. Сам он выглядит хуже некуда: пузо как у Будды, ручки тоненькие, задница отвисать начинает.
– Но от тебя требует полного совершенства?
Она кивнула.
– Довольно лицемерно с его стороны, – сказал я.
Она всплеснула руками:
– Ага, но я работаю менеджером в ресторане и получаю двадцать две с мелочью, а он водит «феррари». Вот какая я меркантильная. – Она пожала плечами. – Мне нравится мебель в его квартире. Нравится есть в «Кафе Луи» и в «Ожурдюи». Нравятся часы, которые он мне купил.
Она подняла руку, демонстрируя их. Спортивного дизайна, из нержавеющей стали, стоимостью где‑то в штуку баксов, и все для того, чтобы, даже занимаясь спортом, выглядеть стильно.
– Очень неплохо, – сказал я.
– Вот ты что водишь?
– «Форд‑эскорт», – соврал я.
– Вот видишь? – Она через плечо покачала пальцем. – Ты и симпатичный, и не дурак вроде, но с такой машиной и с таким гардеробом… – Она покачала головой. – Нет, не стала бы я с парнем вроде тебя спать.
– Я и не подозревал, что предлагал это.
Она обернулась, уставилась на меня. Капельки пота выступили у нее на лбу. Затем она засмеялась. Засмеялся и я.
С полминуты висевшее в воздухе неловкое напряжение можно было чуть ли не ножом резать.
– Так, Дара, – спохватился я. – Почему Карен перестала тут жить?
Она отвернулась, уставилась в окно.
– Ну, это довольно печальная история. Карен, как я уже говорила, была очень милой. И еще она была, ну, очень наивной, что ли. У нее не было якорей действительности.
– «Якорей действительности», – медленно повторил я.
Она кивнула:
– Ну да, так их мой психолог называет. Ну, понимаешь, все те вещи, которые не дают нам оторваться от реальности, и не только люди, но и учреждения, и…
– Убеждения? – переспросил я.
– А?
– Убеждения, – сказал я. – Учреждение – это место, где бюрократы работают. А убеждения – это набор идей, которые человек разделяет.
– А, ну да. Я так и сказала. Убеждения и принципы и, ну, всякие поговорки, и идеалы, и философия жизненная, все то, за что мы держимся, чтобы прожить день и не сорваться.