Кэрри Доу спросила:
– И какой она вам показалась?
– Она мне показалась доброй, милой, и… да, возможно, чуть наивной, миссис Доу. Явно не из тех, кто прыгает со здания таможни.
Кэрри Доу надула губы и кивнула. Она глядела в пространство – мимо меня, мимо своего мужа, в точку где‑то на стене. Отпила чаю – со звуком, напомнившим шелест осенних листьев.
– Это он вас послал? – спросила она наконец.
– А? Кто?
Она обернулась, устремив на меня взгляд своих холодных зеленых глаз:
– У нас больше ничего не осталось, мистер Кензи. Передайте ему это, будьте любезны.
Очень медленно я произнес:
– У меня нет ни малейшей идеи, что вы имеете в виду.
Она усмехнулась – очень тихо, словно звякнула музыкальная подвеска:
– Да все вы понимаете.
Но доктор Доу возразил:
– А может, и нет. Может, и нет.
Она взглянула на него, а затем они оба уставились на меня. Только сейчас я заметил в их глазах вежливую лихорадку, и от этого зрелища мне захотелось выскочить из собственной кожи, выпрыгнуть из окна и, стуча костями, рвануть куда подальше.
Доктор Доу сказал:
– Если вы пришли не вымогать деньги, мистер Кензи, то зачем?
Я обернулся к нему. В мягком свете, заливавшем кабинет, он выглядел больным.
– Я не уверен, что все, что произошло с вашей дочерью за несколько месяцев до ее смерти, было случайным.
Он наклонился вперед, предельно серьезный:
– Что, «интуиция» взыграла? «Нутром чуете», Старски? – Глаза его снова лихорадочно заблестели, и он откинулся на спинку кресла. – Я даю вам сорок восемь часов, чтобы раскрыть это дело. А если не сможете, то к зиме будете патрулировать Роксбери. – Он хлопнул в ладоши. – Ну как, убедительно получилось?
– Я просто пытаюсь понять, почему ваша дочь погибла.
– Она погибла, – сказала Кэрри Доу, – потому что была слабой.
– В каком смысле, мэм?
Она тепло улыбнулась мне:
– В самом прямом, мистер Кензи. Карен была слабой. Одна проблема, другая, вот она и сломалась. Моя дочь, мой ребенок, была слабой. Ей требовалась постоянная поддержка. Она два десятка лет наблюдалась у психиатра. Она нуждалась в ком‑то, кто держал бы ее за руку и повторял ей, что все будет хорошо. Что мир работает как надо. – Она подняла руки, словно желая показать: «Que sera sera». – Но мир не работает как надо. Карен узнала это на собственной шкуре. И ее это раздавило.
– Проводились исследования, – сказал Кристофер Доу, склонив голову в сторону жены, – которые показали, что суицид по сути – пассивно‑агрессивный акт. Не слышали об этом, мистер Кензи?
– Слышал.
– То есть человек не столько хочет убить себя, сколько желает причинить боль своим близким. – Он долил чаю себе в чашку. – Посмотрите на меня, мистер Кензи.
Я посмотрел.
– Я интеллектуал. И благодаря этому достиг успеха в жизни. – В его темных глазах блеснула гордость. – Но, будучи человеком значительного интеллекта, я, возможно, не так восприимчив к эмоциям окружающих. Возможно, что я мог бы гораздо лучше поддерживать Карен, пока она росла.
Его жена сказала:
– Ты прекрасно со всем справлялся, Кристофер.
Он отмахнулся. Ввинтился взглядом в меня.
– Я знал, что Карен так до конца и не смирилась со смертью своего биологического отца. И – да, возможно, мне следовало активнее доказывать ей свою любовь. Но никто не совершенен, мистер Кензи. Никто. Ни вы, ни я, ни Карен. А жизнь полна разочарований.
Никто. Ни вы, ни я, ни Карен. А жизнь полна разочарований. Так что не сомневайтесь, нас всю оставшуюся жизнь будет мучить совесть, что мы могли бы больше сделать для своей дочери, но не сделали. Однако угрызения совести – продукт для внутреннего потребления. И эти сожаления – только наши. И потеря – только наша. И чего бы вы ни добивались, я могу прямо сказать вам, что нахожу вашу затею довольно жалкой.
Миссис Доу сказала:
– Мистер Кензи, можно вас спросить?
Я посмотрел на нее:
– Конечно.
Она поставила чайную чашку на блюдечко.
– Дело в некрофилии?
– Что?
– Этот ваш интерес к моей дочери. – Она протянула руку и провела пальцами по поверхности кофейного столика.
– Э‑э, нет, мэм.
– Вы уверены?
– Абсолютно.
– Так в чем же тогда дело?
– По правде сказать, мэм, я и сам толком не знаю.
– Пожалуйста, мистер Кензи! Хоть какая‑то идея у вас должна быть. – Она разгладила подол своей рубашки. Внезапно я почувствовал себя крайне неловко. Стены комнаты словно сжались вокруг меня. Я ощущал собственное бессилие. Ну как я мог в нескольких словах описать желание исправить зло, жертве которого уже ничто не поможет? Как объяснить внезапные порывы, которые направляют, а зачастую и определяют нашу жизнь?
– Я все еще жду ответа, мистер Кензи.
Я беспомощно поднял руку, признавая абсурдность ситуации.
– Она показалась мне человеком, игравшим по правилам.
– И что же это за правила? – спросил доктор Доу.
– Правила жизни в обществе, наверное. Она работала, открыла общий с женихом банковский счет, откладывала деньги на будущее. Одевалась и говорила так, как должны одеваться и говорить люди, – если следовать советам Мэдисон‑авеню. Купила «короллу», хотя мечтала о «камри».
– Не совсем понимаю вас, – сказала мать Карен.
– Она играла по правилам, – повторил я. – А жизнь все равно ее раздавила. Я только хочу знать, было ли все произошедшее случайностью.
– Ага, – выдохнула Кэрри Доу. – И хорошо нынче оплачивается борьба с ветряными мельницами, мистер Кензи?
Я улыбнулся:
– На жизнь хватает.
Она задумчиво посмотрела на стоявшую справа от нее чайную посуду.
– Ее похоронили в закрытом гробу.
– Мэм?
– Карен, – сказала она, – похоронили в закрытом гробу, потому что то, что от нее осталось, нельзя было показывать публике. – Она взглянула на меня, и глаза ее влажно блеснули в тускнеющем свете. – Понимаете, даже способ, каким она покончила с собой, был направлен против нас. Она лишила своих друзей и свою семью последнего шанса увидеть ее, оплакать как полагается.
Я не знал, что на это сказать, и поэтому промолчал.
Кэрри Доу устало махнула рукой:
– Когда Карен потеряла Дэвида, а потом работу и квартиру, она пришла к нам. За деньгами. За крышей над головой. К тому моменту она уже явно принимала наркотики. Я отказалась – не Кристофер, а именно я – финансировать ее наркозависимость и ее жалость к себе. Мы продолжали оплачивать услуги ее психиатра, но решили, что ей пора научиться стоять на собственных ногах. Возможно, мы совершили ошибку. Но, повторись эта ситуация, думаю, я снова поступила бы так же. – Она наклонилась вперед, жестом пригласив меня приблизиться к ней. – Как вы думаете, это было жестоко с моей стороны?
– Не обязательно, – сказал я.
Доктор Доу снова хлопнул в ладоши, и в недвижимом воздухе комнаты хлопок этот прозвучал громче выстрела.