– Ну, вообще, побег из‑под залога – федеральное преступление, так что тебе позвонят из офиса генерального прокурора штата.
– Да не важно. Главное, что позвонят.
– Да.
– А ты постараешься добиться того, чего тебе надо, на перекрестном допросе.
– Снова в точку.
– Так зачем тогда тебе понадобилось со мной сегодня встречаться?
Она задумчиво посмотрела на виноградину, но так и не съела ее.
– А если бы я сказала тебе, что Тони напуган? То есть действительно, до ужаса напуган. И что я верю его словам, что за его голову мафия назначила награду?
– Я ответил бы тебе, что ты должна наложить арест на его имущество и заняться другими делами.
Она улыбнулась:
– Какой ты бессердечный, Патрик. Но, знаешь, он и вправду перепуган.
– Знаю. Но еще я знаю, что только ради этого ты не стала бы меня дергать.
– Намек поняла. – Она потянулась губами к вилке, и виноградина исчезла с нее. Ванесса прожевала ягоду, проглотила ее и отпила минеральной воды. – Кстати, Кларенс по тебе соскучился.
Кларенсом звали собаку Ванессы – шоколадного лабрадора, которого она, поддавшись внезапному порыву, купила полгода назад, но, насколько я мог судить, так и не удосужилась выяснить, как его воспитывать. Скажешь ему: «Кларенс, сидеть!» – и пес тут же убежит. Скажешь: «Ко мне!» – и он насрет на ковер. При этом в Кларенсе была бездна обаяния, секрет которого, возможно, объяснялся переполнявшей его щенячьей невинностью и услужливостью, светившейся в его глазах, даже когда он справлял малую нужду тебе на ногу.
– И как он? – спросил я. – По‑прежнему гадит в доме?
Ванесса вытянула большой и указательный пальцы, оставив между ними крохотный просвет:
– Ну, еще чуть‑чуть, и…
– Сколько пар твоей обуви успел сожрать?
Она покачала головой:
– Обувь я убираю. К тому же он сейчас больше интересуется бельем. На прошлой неделе выблевал бюстгальтер, которого я обыскалась.
– Но он хотя бы его вернул.
Она улыбнулась и ткнула вилкой в еще одну виноградину.
– Помнишь то утро на Бермудах, когда нас разбудил дождь?
Я кивнул.
– Лило как из ведра. Дождь просто стеной. Окна так заливало, что из нашей комнаты даже моря не было видно.
Я снова кивнул, желая поскорее покончить с этой темой:
– Мы весь день провели в постели, пили вино и мяли простыни.
– Чуть не порвали их на лоскуты, – сказала она. – И кресло сломали.
– Потом мне прислали счет, – сказал я. – Я помню, Ванесса.
Она отрезала маленький ломтик арбуза и отправила в рот.
– Сейчас тоже дождь идет.
Я взглянул на золотисто блестевшие под солнцем лужицы на тротуаре, похожие на слезинки.
– Скоро кончится, – сказал я.
Она издала сухой смешок, отпила еще немного минералки и поднялась:
– Пойду попудрить носик. А ты пока напряги память, Патрик. Вспомни бутылку шардоне. У меня дома как раз припасена парочка.
Она направилась в ресторан. Я старался не смотреть на нее, потому что знал: достаточно одного взгляда на ее обнаженные руки и ноги, и мне слишком ярко представится, что именно скрывается под ее одеждой. В памяти всплывет картина того, как она, откинувшись на белых простынях, выливает на свое голое тело полбутылки сухого вина и спрашивает, не желаю ли я выпить.
И все‑таки я невольно следил за ней глазами, пока вид мне не загородил мужчина, появившийся в патио из зала ресторана. Он подошел ко мне и схватился за спинку стула Ванессы.
Он был высоким и стройным, со светло‑каштановыми волосами.
Он был высоким и стройным, со светло‑каштановыми волосами. Рассеянно улыбнувшись, он приподнял стул, явно собираясь унести его с собой в ресторан.
– Что вы делаете? – спросил я.
– Хочу взять лишний стул, – ответил он.
Я осмотрелся. В патио стояло с дюжину свободных стульев. Еще пара десятков имелась в самом ресторане.
– Здесь занято, – сказал я.
Мужчина уставился на стул:
– Занято? Это место занято?
– Занято, – подтвердил я.
Одет он был весьма изысканно. Белые льняные брюки, мокасины от Гуччи, черный кашемировый жилет поверх белой футболки. Часы фирмы «Мовадо». Кисти человека, ни одного дня в жизни не занимавшегося ручным трудом.
– Вы уверены? – спросил он, не отрывая взгляда от стула. – А мне казалось, это место свободно.
– Оно занято. Видите? Вот тарелка. Так что место занято. Вы уж мне поверьте.
Он посмотрел на меня. В его глазах полыхнул лихорадочный огонь.
– Так я его забираю? Вы не против?
Я встал:
– Нет, вы его не забираете. Место занято.
Мужчина обвел рукой патио:
– Здесь полно стульев. Выбирайте любой. А я заберу этот. Она ничего не заметит.
– Вот вы и выбирайте любой, – сказал я.
– Я хочу этот. – Он говорил спокойно и уверенно, словно увещевал непослушного ребенка. – И возьму его. Хорошо?
Я шагнул к нему:
– Нет, не возьмете. Этот стул занят.
– А я уверен, что нет, – мягко произнес он.
– Вы ошиблись.
Он еще раз посмотрел на стул:
– Это вы так думаете.
Он поднял руку, примирительно улыбнулся и пошел назад, в ресторан, откуда уже появилась Ванесса.
Она оглянулась через плечо:
– Приятель?
– Нет.
Она заметила, что на ее стул попали капли дождя:
– С чего это мой стул намок?
– Долго рассказывать.
Она с любопытством покосилась на меня, отставила стул в сторону, взяла у ближайшего столика другой и уселась.
Глядя поверх голов посетителей, я видел, как мужчина сел возле барной стойки. При виде тащившей стул Ванессы он улыбнулся мне, словно говоря: «Кажется, я был прав», – и отвернулся.
Дождь пошел сильнее, и в ресторане набилось много народу. Когда я в следующий раз попытался отыскать мужчину взглядом, оказалось, что он уже исчез.
Мы с Ванессой так и остались сидеть снаружи, попивая минеральную воду. Она клевала виноград. Долетавшие с улицы капли дождя немного намочили мне спину.
После ее возвращения из туалета мы повели самый безобидный разговор. Обсуждали страхи Тони Т., похожего на хорька помощника окружного прокурора из Миддлсекса – про него болтали, что в портфеле он носит шарики от моли и аккуратно сложенное женское белье, – и неудобства жизни в якобы спортивном городе, не сумевшем удержать ни бейсболиста Мо Вона, ни футболиста Кёртиса Мартина.
Но сквозь бесстрастные интонации беседы обо всем и ни о чем без конца прорывались ноты нашего взаимного влечения, отголоски того давнего дождя на Бермудах и наши хриплые голоса. Я почти явственно ощущал запах винограда на ее коже.
– Итак, – после особенно долгой паузы произнесла Ванесса. – Шардоне и я или?..
Меня распирало от желания, но я живо представил себе, что будет потом: как я опустошенный спускаюсь по ступенькам ее лестницы и иду к машине, а в ушах у меня затихают отзвуки нашей бесплодной страсти.
– Не сегодня, – сказал я.
– Предложение действительно ограниченное время.
– Я понимаю.