Мы же были мальчишки.
– Видишь, вот о том я и толкую. Это и есть верность. Это и есть любовь, Кензи. Любовь не впихнешь в душу силой, – сказал он, потянулся и вздохнул. – Но и из души не выдерешь.
Я подождал, чувствуя, что мы приближаемся к цели этой беседы.
– Не выдерешь, – повторил Стиви Замбука. Откинувшись на спинку дивана, он приобнял меня за плечи: – Работает на нас один парень. Что‑то вроде частного подрядчика, сечешь? Он не член организации. Просто выполняет для нас кое‑какие поручения. Пока все ясно?
– Вроде да.
– Так вот, этот парень, он для меня важен. Ты даже не представляешь насколько.
Он несколько раз пыхнул сигарой, так и не сняв руки с моих плеч, и умолк, оглядывая свой дворик.
– Ты мешаешь этому парню, – сказал он наконец. – Ты его раздражаешь. А это раздражает меня.
– Уэсли, – сказал я.
– Насрать, как его зовут. Ты знаешь, о ком я. И я тебе говорю: прекрати. Сейчас же. Если он захочет подойти и нассать тебе на голову, ты даже за полотенцем не потянешься. Скажешь «Спасибо» и будешь ждать, не пожелает ли он добавить.
– Этот парень, – сказал я, – разрушил жизнь…
– Завали пасть, – мягко произнес Стиви и сильнее сдавил мое плечо. – Срал я на тебя и на твои проблемы. Как я сказал, так и будет. Не лезь куда не надо. Ты остановишься, и это не просьба. Посмотри‑ка получше на своего приятеля, Кензи.
Я посмотрел. Бубба сидел и жевал еще один гамбургер.
– Он приносит много пользы. Мне было бы жаль его потерять. Но если я услышу, что ты беспокоишь этого моего независимого подрядчика, наводишь справки, болтаешь о нем… Если я что‑нибудь об этом услышу, твоего приятеля я замочу. Отпилю ему голову на хрен и пришлю тебе. А потом убью тебя, Кензи. – Он похлопал меня по плечу: – Усек?
– Усек, – сказал я.
Он убрал руку, пыхнул сигарой и наклонился вперед, упершись локтями в колени.
– Вот и отлично. Сейчас он доест свой бургер, и ты уберешь свою ирландскую жопу из моего дома. – Он встал и направился к крыльцу. – И не забудь вытереть ноги перед дверью. Мы уже затрахались чистить ковер в гостиной.
Бубба умеет читать и писать, но плохо. Грамоты ему хватает только на то, чтобы разбирать инструкции по применению оружия и другие похожие тексты, и то только в том случае, если рядом нарисована картинка. Он также способен прочитать в газете описание своих подвигов, но на ознакомление с короткой заметкой у него уходит не меньше получаса, и он постоянно спотыкается на труднопроизносимых словах. Он понятия не имеет о сложной динамике человеческих взаимоотношений, о политике знает настолько мало, что, например, в прошлом году мне пришлось объяснять ему разницу между палатой представителей и сенатом, и совершенно не интересуется текущими событиями: достаточно сказать, что из всей истории вокруг Моники Левински он запомнил только скандальный глагол.
Но он не дурак.
Те, кто принимал его за недоумка, как правило, плохо кончали. Многочисленные копы и прокуроры, как ни старались, смогли упечь его за решетку всего два раза, да и то за незаконное ношение оружия, – такая мелочь по сравнению с тем, в чем он действительно был замешан, что он воспринимал оба своих тюремных срока скорее как отпуск, чем как реальное наказание.
Бубба объездил весь земной шар. Он мог рассказать, в какой деревне каждой страны бывшего советского блока достать самую лучшую водку, в каком западноафриканском борделе самые чистые шлюхи, где в Лаосе продаются чизбургеры. На столах, которыми заставлен трехэтажный склад, служащий Буббе жилищем, он из палочек для мороженого по памяти собрал макеты некоторых городов, где ему довелось побывать.
Однажды я сравнил его версию Бейрута с картой и обнаружил на ней улицу, которую проглядели картографы.
Но самая выдающаяся и самая пугающая особенность его интеллекта заключается в способности видеть людей насквозь, хотя со стороны может показаться, что он не обращает на них никакого внимания. Бубба за милю чует любого копа, работающего под прикрытием; по легкому дрожанию ресниц догадывается, когда ему врут; его дар просекать засады вошел в легенду – конкуренты давным‑давно оставили попытки заманить его в ловушку, признав за ним право на свою долю пирога.
Бубба, как говорил мне Морти Шварц незадолго до своей смерти, сродни животному. В устах Морти эта оценка звучала комплиментом. Идеальные рефлексы, безотказное чутье, умение целиком концентрироваться на поставленной цели – и при этом полное отсутствие совести. Если Буббе и случалось испытывать чувство вины, то он вместе с родным языком оставил его в Польше, откуда уехал в пятилетнем возрасте.
– Ну, чего тебе Стиви сказал? – спросил Бубба, когда мы ехали через Меверик‑сквер, направляясь к туннелю.
От меня требовалась предельная осторожность. Стоило Буббе заподозрить, что Стиви вознамерился шантажировать меня его безопасностью, и он замочил бы и самого Стиви, и половину его бригады. И плевать на последствия.
– Да ничего особенного.
Бубба кивнул:
– Просто вызвал тебя к себе, чтобы потрепаться?
– Что‑то вроде того.
– Ну конечно, – сказал Бубба.
Я прочистил горло:
– Он сказал мне, что Уэсли Доу пользуется дипломатической неприкосновенностью. И чтобы я держался от него подальше.
Мы подъезжали к пункту оплаты дорожной пошлины перед туннелем Саммер, и Бубба опустил стекло машины.
– Какой интерес Стиви Замбуке защищать свихнувшегося яппи?
– Судя по всему, большой.
Бубба втиснул свой «хаммер» между будками и протянул дежурному три доллара. Снова поднял стекло, и мы тронулись с места, пытаясь встроиться в плотный поток машин – восьмирядное шоссе перед туннелем суживалось до двух полос.
– А почему? – спросил он, ледоколом взрезая окружающее «хаммер» море металла.
Я пожал плечами. Мы въехали в туннель.
– Уэсли уже доказал, что у него есть доступ к историям болезни одного психиатра. Возможно, не единственного.
– И что?
– А то, – сказал я, – что это источник конфиденциальной информации. Компромат на копов, судей, подрядчиков. Да на кого угодно.
– И что ты собираешься делать? – спросил Бубба.
– Прислушаюсь к совету, – ответил я.
Он повернулся ко мне. Его лицо заливал мертвенно‑желтый свет туннельных ламп.
– Ты?
– Я. Жить‑то хочется.
Бубба тихо хмыкнул и развернулся к лобовому стеклу.
– Затаюсь на какое‑то время, – сказал я, ненавидя жалкие нотки, прозвучавшие в моем голосе. – Может, придумаю, как достать Уэсли по‑другому.
– Да не получится по‑другому, – сказал Бубба. – Или ты его прижмешь, или нет. А если прижмешь, Стиви по любому просечет, что это твоих рук дело. Его не обманешь.
– Так ты что, предлагаешь мне взять Уэсли за яйца и отдаться на милость Стиви Замбуке?
– Хочешь, я с ним поговорю? – сказал Бубба. – Попробую его убедить?
– Нет.
– Нет?
– Говорю тебе, нет. Ну, допустим, ты с ним поговоришь. А он упрется. И что дальше? Ты просишь его о чем‑то, а он отвечает отказом.
– Тогда я замочу его на хрен.
– Замочишь одного из главарей мафии? И что, по‑твоему, скажут все остальные? Все в порядке, парень?
Бубба пожал плечами.