Я уже и сам не знаю.
Он сел.
– Вот так вот я себя чувствовал на том катере. Может, твоя подруга, она то же самое думала прошлым вечером. Типа: «А я никогда не летала. Надо попробовать». Понимаешь, о чем я?
– Не очень. – Я взглянул в зеркало. – Тони, а зачем ты вообще на этот катер поднялся?
Он потер подбородок.
– Потому что я не умею плавать, – сказал он и пожал плечами.
Мы приближались к цели поездки, но дорога казалась бесконечной, и последние тридцать миль пути тянули мои веки вниз, словно стальной маятник.
– Да ладно, – сказал я. – Серьезно.
Тони поднял подбородок и нахмурился, думая.
– Все дело в незнании, – сказал он. И снова рыгнул.
– Какое дело?
– Ну, почему я вообще на тот катер сунулся. Незнание – это то, чего ты не знаешь в этой сраной жизни, понимаешь? От него крыша съезжать начинает. И ты на все готов, лишь бы наконец узнать.
– Даже если не умеешь летать?
Тони улыбнулся:
–
Мы с Тони шагнули через порог офиса. Мо Бэгс оторвался от своего сэндвича с фрикадельками и колбасой и сказал:
– Здорово, педрила! Как жизнь?
Скорее всего, он обращался к Тони, но с Мо наверняка не угадаешь. Он положил сэндвич, вытер жирные пальцы и рот салфеткой, затем обошел свой стол и швырнул Тони в кресло.
Тони сказал:
– Привет, Мо.
– В жопу себе свой «привет» засунь. Давай запястье.
– Слушай, Мо, – сказал я. – Хорош.
– Чего? – Мо защелкнул браслет наручников на левом запястье Тони, а правый – вокруг подлокотника кресла.
– Как подагра твоя? – спросил Тони с неподдельным интересом.
– Жить буду, придурок. Поживу еще.
– Вот и хорошо. – Тони рыгнул.
Мо вперил в меня прищуренный взгляд:
– Он пьяный, что ли?
– Не знаю. – На кожаном диване Мо я заметил сложенный номер «Трибьюн». – Тони, ты пьяный?
– He‑а. Слушай, Мо, у тебя тут туалет есть?
– Да он же пьяный, – сказал Мо.
Я поднял лист с рубрикой спортивных новостей и обнаружил под ним первую страницу газеты. Карен Николс попала в передовицу: «САМОУБИЙЦА ПРЫГНУЛА С КРЫШИ ЗДАНИЯ ТАМОЖНИ». Рядом со статьей красовалась полноцветная фотография Бостонской таможни ночью.
– Да он в хламину пьяный, – сказал Мо. – Кензи?
Тони снова рыгнул, а затем затянул «Дождь капает мне на голову».
– Ну, пьяный и пьяный, – сказал я. – Где мои деньги?
– Ты позволил ему пить? – Мо сипел так, будто одна из фрикаделек застряла у него в глотке.
Я поднял газету, прочитал шапку статьи.
– Мо.
Уловив интонацию моего голоса, Тони замолк.
Но Мо был слишком взвинчен, чтобы что‑то заметить.
– Даже не знаю, Кензи. Я, блин, даже и не знаю, на хрен таких, как ты, нанимаю. Вы мне всю репутацию изгадите.
– Она у тебя и так изгажена, – ответил я. – Плати давай.
В начале статьи было написано: «Уроженка Ньютона, очевидно находившаяся в помутненном состоянии рассудка, прошлой ночью покончила с собой, спрыгнув с площадки обозрения одного из наиболее известных и любимых жителями исторических памятников».
– Ну хрена ж себе он тут мне втирает, а? – обратился Мо к Тони. – Ушам своим не верю.
– А я верю.
– Завали пасть, козлина. С тобой никто не разговаривает.
– Мне в туалет надо.
– Ты чего, глухой? – Мо шумно выдохнул через нос, зашел Тони за спину и постучал ему костяшками пальцев по затылку.
– Тони, – сказал я. – Обойди диван, туалет вон за той дверью.
Мо засмеялся:
– И что? Кресло он с собой потащит?
Вдруг раздался громкий щелчок. Тони сбросил наручники и направился в туалет.
– Эй! – вскрикнул Мо.
Тони оглянулся:
– Слушай, ну мне реально приспичило.
«Самоубийцей оказалась Карен Николс, – говорилось далее в статье, – опознать которую удалось благодаря тому факту, что перед прыжком она оставила на площадке обозрения бумажник и одежду».
Полфунта мяса шлепнулось мне на плечо. Я оглянулся – Мо опускал сжатую в кулак руку.
– Кензи, хрена ты себе позволяешь?
Я вернулся к чтению.
– Заплати мне, Мо.
– Ты чего, с этим дебилом роман крутишь, что ли? Пивка ему, блин, купил, может, еще и на танцульки с ним ходил, а?
Площадка обозрения здания таможни находится на высоте двадцати шести этажей. Падая оттуда, наверное, можно увидеть даже верхушку холма, на котором расположен район Бикон‑хилл, площадь Гавернмент‑сентер, небоскребы в деловом центре, а потом – Фэнл‑холл и здание крытого рынка Квинси. И все это за одну‑две секунды – стремительно проносящиеся перед глазами кирпич, стекло и желтые огни, которые видишь, прежде чем упасть на брусчатку. Часть тебя подпрыгнет от удара. А часть – нет.
– Слышишь меня, Кензи? – Мо замахнулся снова.
Я уклонился от удара, бросил газету и правой рукой вцепился ему в глотку. Толкнул его к столу и продолжал давить, пока он не прижался лопатками к столешнице.
Тони вышел из туалета.
– Ну ни фига ж себе, – протянул он.
– В каком ящике? – спросил я Мо.
Он вопросительно выпучил глаза.
– В каком ящике мои деньги?
Я чуть ослабил хватку.
– В среднем.
– Тебе же лучше, если там лежит не чек.
– Нет, нет. Наличные.
Я отпустил его, но он так и остался лежать на столе, надсадно дыша. Я обошел его, открыл ящик и обнаружил там свою плату – перетянутые аптечной резинкой банкноты.
Тони сел обратно в кресло и защелкнул браслет наручников на своем запястье.
Мо поднялся на ноги. Потер горло, закашлялся – как кошка, отхаркивающая волосяной ком.
Я снова обошел стол и поднял с пола газету.
Маленькие глазки Мо потемнели от обиды.
Я расправил смятые страницы, аккуратно сложил газету и убрал ее под мышку.
– Мо, – сказал я. – У тебя в кобуре на левой лодыжке спрятан пистолет, а в заднем кармане – свинчатка.
Взгляд Мо стал еще жестче.
– Потянешься за ними, и я тебе наглядно покажу, насколько хреновое у меня сегодня настроение.
Мо кашлянул. Опустил взгляд. Прохрипел:
– Хрен ты теперь работу найдешь в нашем бизнесе.
– Какая трагедия, – сказал я.
– Сам увидишь, – сказал Мо. – Без Дженнеро, я слышал, ты за каждый цент в лепешку расшибаешься. Вот погоди, сам приползешь ко мне, чтобы я тебе хоть какую работенку подкинул. Умолять будешь.
Я взглянул на Тони:
– Ты как, в порядке будешь?
Он закивал.
– В тюрьме на Нашуа‑стрит, – добавил я, – есть один охранник, Билл Кузмич его звать.