Тут работа для Скотланд‑Ярда или хотя бы для парней из Глазго. Но я не думаю, что они пришлют сюда детективов, чтобы копаться в разбитых радиолампах.
– Старик Скурос может поднять шум.
– Как вы сказали?
– Он достаточно влиятелен. И он тоже пострадал. Если Скурос захочет, чтобы полиция зашевелилась, то я, черт побери, уверен, что он этого добьется. Если ему что понадобится, если ему ударит в голову, он покажет им свой характер, я уверен.
– В нашем заливе еще не появлялся человек лучше и добрее, – мягко сказал Мак‑Дональд. Его суровое загорелое лицо могло при желании не выражать абсолютно никаких чувств, но сейчас он, похоже, не хотел притворяться. – Может быть, мы с ним по‑разному смотрим на вещи. Может быть, он ловкий и жестокий делец. Может быть, как пишут в газетах, его частная жизнь не является образцом для подражания. В этом я не разбираюсь. Но если вы станете искать в Торбее человека, который скажет о нем плохо, вы только ноги понапрасну собьете, мистер Петерсон.
– Вы не так меня поняли, сержант, – сказал я. – Я ведь его совсем не знаю.
– Не знаете. А мы знаем. Видите? – Он указал через боковое окно полицейского участка на деревянное здание в шведском стиле возле пирса. – Это наш сельский клуб. Городской клуб – так его у нас называют. Его построил сэр Энтони. А те шесть коттеджей на холме? Это для престарелых. И снова сэр Энтони, все до последнего пенни из его собственного кармана. Кто возит школьников на Обанские Игры? Сэр Энтони на «Шангри‑Ла». Все благодаря его доброте, а теперь он еще собирается построить здесь верфь, чтобы дать работу молодежи Торбея – им больше некуда податься с тех пор, как здесь перестали промышлять рыбу. – Да, молодец старик Скурос, – сказал я, – Похоже он возлюбил эти места. Благословенный Торбей... Надеюсь, он купит мне новый передатчик.
– Я буду настороже, мистер Петерсон. Большего я обещать не могу. Но если что‑нибудь услышу или увижу, – я дам вам знать.
Я поблагодарил его и вышел. Мне незачем было сюда приходить, но было бы подозрительно, если бы я не добавил и свою мольбу в общий хор обиженных. Счастье мое, что я не поленился это сделать.
Во время дневного сеанса связи с Лондоном слышимость была отвратительная. Не столько потому, что ночью проходимость волн лучше, чем днем, сколько из‑за того, что я не мог воспользоваться нашей телескопической антенной. Но все же слышно было достаточно хорошо, чтобы различать деловитый и оживленный голос дядюшки.
– Ну, Каролина, мы нашли наших пропавших друзей, – сказал он.
– Сколько? – спросил я. Двусмысленные высказывания дядюшки Артура не всегда столь понятны, как он полагает.
– Двадцать пять. – Это был весь бывший экипаж «Нантсвилла». – Двое довольно тяжело ранены, но они выкарабкаются. – Я вспомнил кровавые лужи в каютах механика и капитана.
– Где? – спросил я.
Он дал мне координаты. Прямо к северу от Уэхсфорда. «Нантсвилл» шел из Бристоля, он был в пути лишь несколько часов, когда это случилось.
– Тот же метод, что в предыдущих случаях, – продолжал дядюшка Артур. – Их держали в заброшенном фермерском домике два дня. Достаточно еды и питья и даже одеяла на случай холодов. На третье утро они проснулись и увидели, что охрана исчезла.
– Не было ли каких‑нибудь особенностей в методе захвата... наших друзей? – Я чуть было не назвал «Нантсвилл». Дядюшке Артуру это бы не понравилось.
– Никаких. Нельзя сказать, что они отличаются изобретательностью. Сначала внедряют своего человека на борт, потом используют тонущую рыбацкую лодку, вдруг появляется больной с аппендицитом.
Я думаю, скоро они начнут повторяться. До сих пор они еще не повторялись – на этот раз они впервые провели операцию в ночное время. Судно с пробоиной в носу, все топливо вытекло на поверхность, спасательный плотик, и на нем десять человек, терпящих бедствие. Остальное вы знаете. – Да, Аннвбель. – Я знал остальное. Спасенные поднялись на борт с криками благодарности, потом выхватили пистолеты, окружили экипаж, надели всем на головы темные мешки, чтобы те не смогли узнать корабль, вызванный по радио, переправили экипаж на борт этого неизвестного судна, а затем высадили их где‑то на пустынном берегу и двое суток держали в заброшенном фермерском доме. Всегда они используют заброшенную ферму. И всегда в Ирландии – три раза в северной части, а теперь уже второй раз на юге. Новый экипаж тем временем ведет похищенное судно бог весть куда, а первые вести о нападении поступают лишь через два‑три дня, когда освобожденные моряки доберутся до телефона.
– А Бетти и Дороги? – спросил я. – Они оставались на борту, когда остальной экипаж сияли с судна?
– Думаю, что да. Хотя точно не знаю. Подробности выясняются, и побеседовать с капитаном не разрешают врачи. – Только капитан знал, кто такие Бейкер и Дельмонт. – Теперь осталось сорок один, Каролина. Что вы сделали?
Целую минуту я с раздражением пытался сообразить, что же он имеет в виду. Затем я вспомнил. Он дал мне сорок восемь часов. Семь из них уже прошли.
– Три часа я спал. – Он, разумеется расценил это как бесполезную трату времени: его работники ее должны нуждаться во сне. – Потом побывал в полицейском участке. И уже побеседовал с одним состоятельным яхтсменом – его судно стоит на якоре рядом с нами. Мы собираемся навестить его вечером.
Он помолчал.
– Что вы собираетесь сделать, Каролина?
– Сходить в гости. Мы приглашены – Харриет и я. На коктейль.
На этот раз он молчал гораздо дольше. Затем сказал:
– У вас остался сорок один час, Каролина.
– Да, Аннабель.
– Что то за яхтсмен?
Я сказал ему. Это заняло довольно много времени, поскольку мне пришлось называть все имена по буквам при помощи его дурацкого шифровального блокнота, а кроме того, я должен был передать все, что сказал мне Скурос, и все, что сержант Мак‑Дональд сказал о Скуросе. Когда до меня вновь донесся голос дядюшки, в нем слышалась настороженность.
– Черт возьми, я хорошо знаю его, Каролина. Мы обедали вместе. Одна из лучших фамилий. И я знаю его теперешнюю жену даже лучше, чем его. Бывшая актриса. Филантропка, так же, как и он. Он ведь там провел пять сезонов. Разве человек с такими деньгами стал бы все это строить, тратить свои деньги и время, если бы он...
– Я и не утверждал, что подозреваю его, Анаабель. У меня нет оснований подозревать его.
– Ах, вот так! – Трудно в двух словах выразить я сердечную радость, и облегчение, и чувство удовлетворения, но дядюшке Артуру то удалось без особого труда. – Тогда зачем вы идете? Слушая каш разговор со стороны, любой уловил бы в голосе дядюшки Артура ревнивые нотки, и он был бы прав. У дядюшки был только один пробел в воспитании – он был ужасный сноб.
– Мне нужно побывать у них на борту. Хочу посмотреть на их сломанный передатчик.
– Зачем?
– Я бы назвал это предчувствием, Аннабель. Больше ничего. Дядюшка Артур вновь надолго смолк, что было характерно для нашего разговора. Затем он сказал:
– Предчувствие? И только предчувствие? Утром вы говорили, что хотите что‑то предпринять.
– Это само собой. Я бы хотел, чтобы вы связались с Главным Управлением страховых банков в Шотландии. Кроме того, надо поднять подшивки некоторых шотландских газет.