Это напомнило мне времена, когда мы детьми любили ночью купаться в море, кишащем маленькими рыбками. Мы визжали, пробираясь через стаи крошечных рыбок, скользящих по нашим рукам… Вот идти через тот танцпол было примерно так же, только там встречалось больше локтей и автозагара.
Как бы то ни было, я добралась до женского туалета, на котором висели две таблички: «женский» и «вход только для женщин!!! Не для МУЖЧИН!!!» Я с трудом толкнула дверь, потому что все помещение от стены до стены было забито мужиками.
Но я все же проложила себе путь в туалет, сделала свои дела под звуки чьего-то соития и даже смогла выбраться обратно за столик к Эмме, Салли и нашим новым друзьям. Николас и Радж, юный нью-йоркский гей, болтали с двумя пожилыми джентльменами; Леони, сестра Раджа, смотрела на них, пораженная.
«Бедный Радж, эти парни его так не оставят. А вон тот ему в отцы годится».
Радж что-то шептал этому «отцу» на ушко, улыбаясь. Что бы он ни говорил, пожилой мужчина тоже улыбался.
Леони выглядела смущенной и пристально наблюдала за братом, однако постепенно ее лицо прояснялось. И тогда мы поняли, что она не только не знала об ориентации своего брата (что было столь же заметно, как то, что у него две ноги и две руки), но и что вообще весь этот вечер был устроен с целью помочь ему открыться перед сестрой. Мы уставились на компанию с Маврикия.
Леони начала раскачиваться из стороны в сторонку, пытаясь успокоить себя словами вроде «я в океане среди дельфинов, я в океане среди дельфинов», и закинув в себя маргариту, снова стала смотреть на брата и горячего загорелого дедулю рядом с ним.
Мы шепотом обсуждали, как странно, что она не замечала настолько очевидного факта. Я попыталась обратиться к Николасу, но он меня полностью игнорировал, общаясь со своим серебристоволосым приятелем… очень близко. И вдруг я поняла, что и сама не замечала чего-то очевидного.
В ту ночь я спала рядом с Эммой.
Салли же привела домой барристера. Они сняли соседний номер на два часа, которые нам понадобились, чтобы собраться. Мы уже собирались покинуть номер, чтобы ехать на поезде в Париж, когда вернулась Салли – буквально за пять минут до выхода. Поняв, что потеряла в соседней комнате сережку, она позвонила на ресепшн и попросила впустить ее туда. Но номер был записан на имя барристера, который уже ушел.
«Девчонки, как звали того парня?» – спросила она нас раздраженно, все еще вися на телефоне.
Мы не знали, как его зовут, поэтому ей пришлось поорать на ресепшн еще какое-то время: «Да, я не знаю, как его зовут! Вы видели, как мы два часа назад направлялись туда с этим парнем, и я была с ним в номере, так дайте мне зайти!» Очевидно, ее больше волновала сережка, чем собственное достоинство.
И вот наш первый вечер в Париже, я аккуратно накладываю на лицо грим, пытаясь как можно меньше походить на подростка, а затем отправляюсь на организованный Феррисом ужин.
На сегодняшний день я посетила уже почти сотню больших ужинов с Феррисом, и они всегда проходят одинаково. Он всех развлекает, делая так, что каждый участник вечеринки чувствует себя на ней главным гостем. Пока приглашенные болтают, Феррис делает заказ на всех, что получается у него просто великолепно. Столы ломятся от яств, все едят с общих тарелок, а люди, сидевшие за соседними столиками, постепенно перебираются к нам. Более того, сами официанты, управляющие и даже владельцы ресторана в итоге присоединяются к общему веселью, угощают собравшихся вином и умоляют Ферриса пригласить их на его следующую вечеринку. Это магия. И как человек, который обычно несет ответственность за все вечеринки, я чувствую себя и впечатленной, и ужасно не в своей тарелке.
Феррис превосходит меня в моем главном таланте.
Поэтому в тот вечер мы вошли в ресторан в предвкушении того, что же приготовил Феррис.
Выяснилось, что он прилетел в Париж из Берлина, где познакомился в аэропорту с невероятной блондинкой. Она, по слухам, могла быть следующей девушкой Бонда, и ей же предсказывали съемки в фильме о Бэтмене. То есть она была именно такой блондинкой. В самолете Феррис летел бизнес-классом, а она в экономе, и в результате он весь полет носил ей шампанское и орешки. В конце концов он выяснил, что красотка со своими подругами-моделями остановится в Париже, всего через два дома от собора его брата! Какая удача! Так что на эту вечеринку Феррис пригласил ее и ее подруг – латвийских моделей. И они завладели всеобщим вниманием. Мне же при данных обстоятельствах совсем не нужно было переживать о своем прыщике… или о чем-либо еще.
«Благодарение господу, что Феррис всегда знает, где раздобыть красивых женщин», – сказал мне один парень, не имея в виду, что я одна из них.
Но, несмотря на мою зацикленность на Феррисе, я, конечно же, заметила, сколько на нашем ужине собралось привлекательных, веселых и одиноких мужчин. Зерна многих моих приключений, случившихся со мной в последующие годы, были посеяны на том вечере. Но тогда я все еще не понимала, что совсем немногие из этих парней были для меня доступны.
Они все были эдакими Питерами Пэнами, и, так как я и сама себе – Питер Пэн, я этого не замечала. Спустя годы многие из них в итоге произносили передо мной речь, которая сводилась к тому, что я «не из тех, с кем можно шутить». Что кого-то вроде меня не будешь целовать, если не хочешь жениться. И данный «комплимент» не раз пугал меня до чертиков.
Тот вечер мы провели просто прекрасно. Мы танцевали, я познакомилась с прекрасными женщинами и флиртовала с очаровательными мужчинами. В то время как большинство моих друзей дома влюблялись в «женатых», здесь веселилась компания из 30-летних одиночек, которые любили свое одиночество. Их карьеры набирали обороты, и они наслаждались недоступными им в 20 лет деньгами и свободой, которую каждый из них защищал словно мать-медведица своего медвежонка. Зайдя в бар, каждый член этой компании сразу же знакомился с множеством людей, и все они танцевали с ночи до самого утра. Мы завладевали вниманием, куда бы ни входили. Я мечтала о Феррисе, но попутно проводила время на самой крутой вечеринке в жизни.
Мы с Эммой и Салли пробирались сквозь парижскую ночь в Американский кафедральный собор. Столы внутри помещения ломились от еды, играла музыка, девушки щеголяли в роскошных платьях, а молодые люди в смокингах, бархатных жилетах и нарядах от Givenchy.
На вечеринке присутствовали члены парижской алжирской мафии, которые дали свой номер Феррису «на случай, если произойдет какое-нибудь дерьмо» (никакого дерьма не случилось, но этот номер открыл нам доступ к множеству крутейших столиков в лучших парижских клубах). Там были парни, руководившие финансовыми делами целых стран, художники из журнала New Yorker и молодой англичанин, который проведет следующие восемь лет в Ираке и Афганистане как правая рука Дэвида Петрэуса. За свой последний месяц жизни в городе Феррис познакомился с десятками парижан, и они тоже пришли на праздник, собравший гостей из США и разных уголков Европы.
Посреди гостиной возвышалась кованая железная лестница, которая уходила высоко наверх, на колокольню собора. Эта лестница походила на Эйфелеву башню и на весь Париж одновременно. Весь вечер люди стремились подняться по ней все выше и выше, достигая в итоге самого верха башни и пытаясь не свалиться за ограждения от выпитого шампанского.
На Феррисе тогда был голубой вельветовый смокинг, который он с тех пор надевает на каждый Новый год. (Я только что написала ему, попросив подтвердить, что он никогда его не стирает. И получила следующий ответ: «Ежегодный костюм коровы на Хэллоуин – вот что требует стирки, но я и его не стираю. А голубой вельветовый смокинг трогать уж точно ни к чему.