Почему это, Гуревич, ты: так много пьешь, а все‑все знаешь?…
Гуревич . Натали!…
Натали . Я слушаю тебя, дурашка… Ну, что тебе еще, несмысленыш?…
Гуревич . Натали… (Неистово ее обнимает и впивается в нее. Тем временем руки его – от страстей, разумеется, – конвульсивно блуждают по Натальиным бедрам)
Зрителю видно, как связка ключей на желтой цепочке переходит из кармашка белого халата Натали в больничную робу Гуревича. А поцелуй все длится.
Натали(чуть позже). Я по тебе соскучилась, Гуревич… (Лукаво) А как твоя Люси?
Гуревич . Я от нее убег, Натали. И что такое, в сущности, Люси? Я говорил ей: «Не родись сварливой». Она мне: «Проваливай, несчастный триумвир!» Почему «триумвир», до сих пор не знаю. А потом уже мне вдогонку и вслед: «Поганым будет твой конец, Гуревич! Сопьешься с круга».
Натали(смеется). А что сначала?
Гуревич .
Ну, что сначала? И не вспоминай.
О Натали! Она меня дразнила,
Я с неохотой на нее возлег.
Так на осеннее и скошенное поле
Ложится луч прохладного светила.
Так на тяжелое раздумие чело
Ложится, тьфу! – раздумье на чело…
Брось о Люси… Так, говоришь,– скучала?
А речь об этой шлюшке завела,
Чтоб легализовать Мордоворота?…
Натали . Опять! Ну, как тебе не стыдно, Лев?
Гуревич .
Нет, я начитанный, ты в этом убедилась.
Так вот, сегодня, первомайской ночью
Я к вам зайду… грамм двести пропустить…
Не дуриком. И не без приглашенья:
Твой Боренька меня позвал, и я
Сказал, что буду… Головой кивнул.
Натали . Но ты ведь – представляешь?!…
Гуревич .
Представляю.
Нашел, с кем дон‑гуанствовать, стервец!
Мордоворот и ты – невыносимо.
О, этот боров нынче же, к рассвету,
Услышит командорские шаги!…
Натали . Гуревич, милый, ты с ума сошел…
Гуревич .
Пока – нисколько. Впрочем, как ты хочешь:
Как небосклон, я буду меркнуть, меркнуть,
Коль ты попросишь… (Подумав)
Если и попросишь,
Я буду пламенеть, как небосклон!
Пока что я с ума еще не сбрендил,‑
А в пятом акте – будем посмотреть…
Наталья, милая…
Натали . Что, дуралей?
Гуревич .
Будь на тебе хоть сорок тысяч платьев,
Будь только крестик промежду грудей
И больше ничего – я все равно…
Натали(в который уже раз ладошкой зажимает ему рот. Нежно). А! Ты и это помнишь, противный!…
Кто‑то прокашливается за дверью.
Гуревич . Антильская жемчужина… Королева обеих Сицилий… Неужто тебе приходится спать на этом дырявом диванчике?
Натали . Что ж делать? Лев? Если уж ночное дежурство…
Гуревич .
И ты… ты спишь на этой вот тахте!
Ты, Натали! Которую с тахты
На музыку переложить бы надо!…
Натали . Застрекотал опять, застрекотал…
За дверью снова чье‑то покашливание.
Гуревич . «Самцы большинства прямокрылых способны стрекотать, тогда как самки лишены этой способности». Учебник общей энтомологии.
Снова тянутся друг к другу.
Прохоров(показываясь в дверях с ведром и шваброю). Все процедуры… процеду‑уры… (Обменивается взглядом с Гуревичем)
Во взгляде у Прохорова: «Ну, как?» У Гуревича: «Все путем».
Наталья Алексеевна, наш новый пациент вопреки всему крепчает час от часу. А я только что проходил: у дверей хозотдела линолеум у вас запущен – спасу нет. А новичок… ну, чтоб не забывался, куда попал, – пусть там повкалывает с полчаса. А я – понаблюдаю…
Гуревич . Ну, что ж… (С ведром и шваброй удаляется, стратегически покусывая губы)
Прохоров .
Все честь по чести. Я на то поставлен.
Ты, Алексевна, опекай его.
Он – с придурью. Но это ничего.
В палату тихо‑тихо заходят, взявшись за руки, СережаКлейнмихельи Коля . Потирают свои уколы, обсаживают Вову, слушают.
И вот так идешь… ветры дуют поперек… Сверху – голубо, снизу – майские росы‑изумруды… А впереди – что‑то черненькое белеется… Думаешь: может, просто куст боярышника?… Да нет. Может быть, армянин?… Да нет: откуда в хвощах может появиться армянин? А ведь это, оказывается, мой внучок, Сергунчик, ему еще только четыре годика, волосики на спине только начали расти, – а он уже все различает: каждую травинку от каждой былинки, и каждую птичку изучает по внутренностям…
Коля . А я вот ничего не сумею отличить. А вот уже клен от липы…
Стасик(снова дует по палате из угла в угол). Да! Ничего на свете нету важнее! Спасение дерев! Придет оккупант – а где наша интимная защита? Интимная защита ученого партизана! А в чем она заключается? А вот в чем: ученый партизан посиживает и похаживает, покуривает и посвистывает. И наводит ужас на прекрасную Клару!…
Вова . А мой Николай Семенович…
Стасик(неудержимо). Господь создал свет, да, да, да! А твой Николай Семенович отделил свет от тьмы. А вот уж тьму никто не может отделить ни от чего другого. И потому нам не дают ничего подлинного и интимного! Перловой каши, например, с творогом, с изюмом, с гавайским ромом…
Коля . И с вермутом…
Стасик . Нет, без вермута. При чем здесь вермут? И до каких пор меня будут прерывать? Делать торными тропы нечестивых? Когда, наконец, закончится сползание к ядерной катастрофе? Почему Божество медлит с воздаянием? И вообще – когда эти поляки перестанут нам мозги пудрить?! Ведь жизнь и без того так коротка…
Вова . А ты посади, Стас, какой‑нибудь цветочек, легче будет…
Стасик . Хо‑хо! Нашел кому советовать! Да ты поди загляни в мою оранжерею. Жизнь коротка – а как посмотришь на мою оранжерею, так она будет у тебя еще короче, твоя жизнь! Твои былинки и лютики – ну их, они повсюду.