Поднимается занавес. Все та же третья палата, несколько часов спустя: все выглядит настолько иначе, что глупо и говорить об этом.
Прохоров . Рас‑светает!… Ал‑леха!!
Алеха . Да, я тут.
Прохоров . Вдарь что‑нибудь на своей гитаре, Диссидент! Вдарь по сердцам наших просветленных узников!
Алеха . Пум‑пум‑пум‑пум!
Представление начинается. В нем принимают участие все, даже комсорг Пашка Еремин: где только он успел нализаться, непонятно, ведь ему было отказано даже в граммулечке.
Пум– пум‑пум‑пум!
Пум– пум‑пум‑пум!
Я надену платье бело
И весеннее пальто.
Никого я не боюся:
Председатель – мой отец.
Вова .
Председатель к нам спешит,
"Не кручиньтесь, – говорит, ‑
Не кручиньтесь, не тужите,
Удобренье положите".
Михалыч .
Дети в школу собирались,
Мылись, брились, похмелялись.
Эх, в бога‑душу‑мать,
Дайте курочку!
Коля .
Ему уж двадцать лет ‑
А он такой дурак!
Ему уж тридцать лет ‑
А он такой дурак!
Ему уж сорок лет ‑
А он такой дурак!
Ему уж…
Алеха(прерывает его).
Коля водит самолеты ‑
Это хорошо.
Вова пысает в компоты ‑
Это тоже хорошо!
Прохоров .
А агент из Миннесоты ‑
Тоже очень хорошо!
Это, разумеется, выпад в сторону Михалыча, который в это самое время пробует, как сенсансовская плисецкая лебедь, делать ручками фокусы‑покусы.
Сей агент, агент прекрасный,
Опрокинув свой бокал,
На груди ее атласной
Безмятежно засыпал.
Хо– хо
Витя со всем своим пузом вступает в пляс, повязав наволочку вместо косынки.
Алеха(подтанцовывает к Вите).
Ай‑ай! Ох‑ох!
Все готово. Бобик сдох.
Что с тобою приключилось,
Манечка?
Витя(не без кокетства).
Совершенно ничего,
Ровным счетом ничего,
Ничего не приключилось
С Манечкой.
Просто слишком завертелась
Просто слишком захотелось
Съездить в будущем году
В Пизу или Катманду!
Опля!!
Гуревич между тем с тревогой всматривается в полусонного Хохулю. Очень заметно, как тот, и выпив‑то всего‑навсего граммов сто пятнадцать, клонится к закату.
Гуревич(подходит к нему, тормошит). Хохуля! Для оживления психеи хочешь еще немножко дернуть? Ты меня слышишь?… Не слышит… Передаю по буквам. Хохуля… дернуть… Д – Движение неприсоединения, Дуайт Эйзенхауэр, Девичьи грезы, Дивные бедра, День поминовения усопших… "Д". Следующая – "Е"… Только вот как передать ему "E"?… Подлец Карамзин – придумал же такую букву! Здесь у Кирилла и Мефодия были уже и В, и Х, и Ж… Так нет же, эстету Карамзину этого показалось мало… Стоп, ребятишки!!! – Хохуля не дышит!…
Одни обступают мертвеца, другие продолжают беззаботное буйство.
Прохоров . Вот к чему приводит лечение электрошоком! Вот вам блестящее подтверждение несостоятельности нашей медицины!
Стасик становится у трупа, оттянув подбородок, в позе стерегущего Мавзолей.
Гуревич . Ничего. Ничего неожиданного. Следует вполне полагать на судьбу и твердо веровать, что самое скверное еще впереди.
Прохоров(добавляет). Рене Декарт. И да не будет никто омрачен! Мы отмечаем сегодня вальпургиево празднество силы, красоты и грации! Ха‑ха! Танцуют все! Белый танец! Алеха!
Алеха .
Прохоров(добавляет). Рене Декарт. И да не будет никто омрачен! Мы отмечаем сегодня вальпургиево празднество силы, красоты и грации! Ха‑ха! Танцуют все! Белый танец! Алеха!
Алеха .
Пум‑пум‑пум‑пум!
Пум‑пум‑пум‑пум!
А я вот все люблю,
А я вот всех люблю:
Дедюктивные романы,
Альбионские туманы,
И гавайские гитары,
И гаванские сигары,
И сионских мудрецов,
И сиамских близнецов…
Уй‑йу‑йу‑уууууй!
(На мотив Чайковского)
Не ходи пощипывать,
Не ходи просма‑атривать,
Не ходи прощу‑пывать
Икры наши де‑е‑евичьи‑и…
Витя(под Кальмана, играя пузенью).
За что, за что, о Боже мой?
За что, за что, о Боже мой?
За что, за что, о Боже мой?
За что, за что, о Боже мой?
Гуревич . Взлеты и провалы династий, Распятие и Воскресение, варфоломеевские ночи и волочаевские дни, – все это, в конечном счете, только для того, чтобы комсорг Еремин мог беззаветно плясать казачок… Нет, тут что‑то не так… Подойди, Сережа, я тебе еще чуточек налью…
Сережа, перекрестившись, выпивает.
Гуревич . А Вова? Где Вова? Что с Вовой?
Вова сидит в постели, затылком опершись о подоконник, без движения и почему‑то с совершенно открытым ртом.
Поди– ка, взгляни, Прохоров, что с ним?
Прохоров . Дышит! Вовочка дышит! (Напевает ему из Грига)
"Идем же в лес, друг мой, где нас фиалки ждут. Идем же в лес, в
зеленый лес, где нас фиалки ждут…"
Вова не откликается ни звуком. Рот по‑прежнему открыт. А головку его уже обдувает Господь.
Гуревич . Однако!… Там (кивает в ту сторону, где происходит маевка медперсонала) – там веселятся совсем иначе. Ну, что ж… Мы – подкидыши, и пока еще не найденыши. Но их окружают сплетни, а нас – легенды. Мы – игровые, они – документальные. Они – дельные, а мы – беспредельные. Они – бывалый народ. Мы – народ небывалый. Они – лающие, мы – пылающие. У них – позывы…
Прохоров . А у нас порывы, само собой… Верно говоришь! У них – жисть‑жистянка, а у нас – житие! У нас во как поют! А у них – какие‑нибудь там Ротару и Кобзоны… Хо‑хо! Только и делов!
С епаратно выпивают по совсем махонькой. Остальные, томительно облизываясь, стоят в стороне.
И вообще – в России пора приступать к коренной ломке всего самого коренного!…
Коля(под советскую детскую песенку).
У меня водчонки нет,
Даже вермутишки нет…
Прохоров(подхватывает ).
Только пиво, только воды!
Только воды, только пиво!
И никто у нас не пьян!
Лейте, лейте, сумасброды,
Одуряющее диво
В торжествующий стакан!
Пиф– паф!
(Подходит к баклаге со спиртом, наливает, опрокидывает в себя)
То же самое хотели бы сделать и другие. Но Гуревич их останавливает.
Гуревич . Чуть попозже. Клейнмихель, подойди сюда. Я должен сообщить тебе отраду: твоя мама не умерла! Она жива. Пашка ее не убивал! (Наливает ему)
Сережа(прижимая кружку к сердцу). Ура! Моя мама жива!
Пашка . Ура! Я ее не убивал! (Мгновенно выхватывает кружку из рук Сережи и залпом выпивает)
Гуревич . Ты ловок, Паша, как я погляжу. Но здесь ты не сорвешь рукоплесканий. А вот по морде смажут – это точно – «Привратно и в партикулярной форме».
Прохоров . Рене Декарт?… (Паше)
Короче, друг любезный,
Ступай– ка ты по утренней росе!
Паша, получив от старосты пощечину, икает и присоединяется к пляшущим.