С оглядкой на входную дверь.
Ты сколько лет здесь не был, охломон?
Гуревич .
Ты знаешь ведь, как измеряют время
И я и мне чумоподобные… (Нежно) Наталья…
Наталья .
Ну что, глупыш?… Тебя и не узнать.
Сознайся, ты ведь пил по страшной силе…
Гуревич .
Да нет же… так… слегка… по временам…
Натали .
А ручки, Лева, – отчего дрожат?
Гуревич .
О, милая, как ты не понимаешь?!
Рука дрожит – и пусть ее дрожит.
При чем же здесь водяра? Дрожь в руках
Бывает от бездомности души.
Тычет себя в грудь.
От вдохновенности, недоеданья, гнева
И утомленья сердца,
Роковых предчувствий,
От гибельных страстей, алканной встречи,
Натали чуть улыбается.
И от любви к Отчизне, наконец.
Да нет, не «наконец»! Всего важнее ‑
Присутствие такого божества,
Где ямочка, и бюст, и…
Натали(закрывает ему рот ладошкой). Ну, понес, балаболка, понес… Дай‑ка лучше я тебе немножко глюкозы волью… Ты же весь иссох, почернел…
Гуревич . Не по тебе ли, Натали?
Натали . Ха‑ха! Так я тебе и поверила. (Встает, из правого кармана халатика достает связку ключей, открывает шкап. Долго возится с ампулами, пробирками, шприцами)
Гуревич, кусая ногти по обыкновению, не отрывает взгляда от ключей и от колдовских телодвижений Натали.
Гуревич . Вот пишут: у маленькой морской амфиоды глаза занимают почти одну треть всего ее тела. У тебя примерно то же самое… Но две остальные трети меня сегодня почему‑то больше треволнуют. Да еще эта победоносная заколка в волосах.
Ты – чистая, как прибыль. Как роса
На лепестках чего‑то там такого.
Как…
Натали . Помолчал бы уж… (Подходит к нему со шприцем) Не бойся, Лев, я сделаю совсем‑совсем не больно, ты даже не заметишь. (Начинает процедуру)
Глюкоза потихоньку вливается. Он и она смотрят друг на друга. Голос Тамарочки (по ту сторону ширмы). Ну, чего, чего ты орешь, как резаный? Следующий! Чего‑чего? Какую еще наволочку сменить? Зашибешься пыль глотать, братишка… Ты! Чмо неумытое! Видел у пищеблока кучу отходов? Так вот завтра мы таких умников, как ты, закопаем туда и вывезем на грузовиках… Следующий!
Натали . Ты о чем задумался, Гуревич? Ты ее не слушай, ты смотри на меня.
Гуревич . Так я и делаю. Только я подумал: как все‑таки стремглав мельчает человечество. От блистательной царицы Тамары – до этой вот Тамарочки. От Франсиско Гойи – до его соплеменника и тезки генерала Франко. От Гая Юлия Цезаря – к Цезарю Кюи, а от него уж совсем – к Цезарю Солодарю. От гуманиста Короленко – до прокурора Крыленко. Да и что Короленко? Если от Иммануила Канта – до «Слепого музыканта». А от Витуса Беринга – к Герману Герингу. А от псалмопевца Давида – к Давиду Тухманову. А от…
Натали(на ту же иглу накручивает какую‑то новую хреновину и продолжает вливать еще что‑то). А ты‑то, Лев, ты – лучше прежних Львов? Как ты считаешь?…
Гуревич . Не лучше, но иначе прежних Львов. Со мной была история вот какая: мы, ну чуть‑чуть подвыпивши, стояли на морозе и ожидали – Бог весть чего мы ожидали, да и не в этом дело. Главное, у всех троих моих случайных друзей струился пар изо рта – да еще бы! При таком морозе! А у меня вот нет. И они это заметили. Они спросили: «Почему такой мороз, а у тебя пар не идет ниоткуда? Ну‑ка, еще раз выдохни!» Я выдохнул – опять никакого пару.
Главное, у всех троих моих случайных друзей струился пар изо рта – да еще бы! При таком морозе! А у меня вот нет. И они это заметили. Они спросили: «Почему такой мороз, а у тебя пар не идет ниоткуда? Ну‑ка, еще раз выдохни!» Я выдохнул – опять никакого пару. Все трое сказали: «Тут что‑то не то, надо сообщить куда следует».
Натали(прыскает). И сообщили?
Гуревич . Еще как сообщили. Меня тут же вызвали в какой‑то здравпункт или диспансер. И задали только один вопрос: «По какой причине у вас пар?» Я им говорю: «Да ведь как раз пара‑то у меня и нет». А они: «Нет‑нет. Отвечайте на вопрос: на каком основании у вас пар?…» Если б такой вопрос задали, допустим, Рене Декарту, он просто бы обрушился в русские сугробы и ничего не сказал бы. А я сказал: отвезите меня в 126‑е отделение милиции. У меня есть кое‑что сообщить им о Корнелии Сулле. И меня повезли…
Натали . Ты прямо так и брякнул про Суллу? И они чего‑нибудь поняли?…
Гуревич . Ничего не поняли, но привезли в 126‑е. Спросили: «Вы Гуревич?» – «Да, говорю, Гуревич».
Я здесь по подозренью в суперменстве.
Вы правы до каких‑то степеней:
Да, да. Сверхчеловек я, и ничто
Сверхчеловеческое мне не чуждо.
Как Бонапарт, я не умею плавать.
Я не расчесываюсь, как Бетховен,
И языков не знаю, как Чапай.
Я малопродуктивен, как Веспуччи
Или Коперник: сорок – сорок восемь
Страниц за весь свой агромадный век.
Итак, сродни я всем великим. Но,
В отличье от Филиппа номер два
Гишпанского, – чесоткой не владею
Да, это правда. (Со вздохом) Не имею вшей,
Которыми в достатке оделен был
Корнелий Сулла, повелитель Рима.
Могу я быть свободен?…
«Можете, – мне сказали, – конечно, можете. Сейчас мы вас отвезем домой на собственной машине…» И привезли вот сюда.
Натали . А как же шпиль горкома комсомола?
Гуревич . Ну… это я для отвода глаз… и чтобы тебе там, в приемной, не было так грустно.
Натали . Слушай, Лев, ты выпить немножко хочешь? Только – тссс!…
Гуревич .
О Натали! Всем существом взыскую!
Для воскрешенья. Не для куражу.
Пока Натали что‑то наливает и разбавляет водой из‑под крана, из– за ширмы продолжается: "Перезимуешь, приятель, ничего страшного!… Будь мужчиной, судак малосольный!… Следующий!… А штанов‑то, штанов сколько на себя нацепил! Ведь все хозяйство сопреет и отвалится!… Давай‑давай! А ты – сгинь, не мешай работать… Следующий… Ничего, старина, у тебя все идет на поправку, походишь вот так в раскорячку еще недельки две и ‑ аля‑улю – от нас до морга всего триста метров!… Следующий!" Натали подносит стакан. Гуревич медленно тянет – потом благодарно приникает губами к руке Натали.
Она имеет грубую психею,
Как Гераклит Эфесский говорил.
Натали . Это ты о ком?
Гуревич . Да я все об этой Тамарочке, сестре милосердия. Ты заметила, как дурнеют в русском народе нравственные принципы? Даже в прибаутках. Прежде, когда посреди разговора наступала внезапная тишина, русский мужик говорил обычно: «Тихий ангел пролетел…» А теперь, в этом же случае: «Где‑то милиционер издох!…» «Гром не прогремит, мужик не перекрестится», вот как было раньше. А сейчас: «Пока жареный петух в ж… не клюнет…» Хо– хо. Или вот еще ведь как трогательно было: «Для милого семь верст не околица». А слушай, как теперь: «Для бешеного кобеля сто километров не круг».
Натали смеется.