– И то. Золотые слова. Может, жизнь, природа и высшие силы мне помогут, и я никогда не буду за рулем.
– Не любите?
– Пиво люблю.
– Никогда не водили?
– Упаси природа, жизнь и высшие силы, – покривил душой Стас.
– Ну и что ваш чайник и капли?
– А ничего. Люди сами себя должны улучшать, улучшать, избегая элементарной, прошу прощения за повтор, логики и психологии. Улучшать себя, а не соседа.
Станислав Романович стал следить глазами за бурной деятельностью Валерия Семеновича, перебегавшего от одной группки своих людей к другой.
– Но почему же не помочь соседу? Помогая соседу, улучшаешь себя.
– Я не против. Я говорю: не занимайтесь улучшением соседа. Помогайте ему. Вон ваш сегодняшний начальник. – Стас кивнул в сторону Валерия Семеновича. – Он помогает, должно быть, но не улучшает. Он полезен и сам становится лучше.
– А взять у вас серьезное интервью можно?
– Только серьезно и говорю: я человек без юмора. Серьезно. Только серьезно. Приходите, посидим за столом, выпьем пивка и ни-ни другого чего-нибудь. Ну, а сейчас, здесь? Чего время терять?
– Это не серьезно. Не будьте таким экономным. Вон, смотрите, по-моему, перекличку начинают.
Проверка прошла весело, с прибаутками, комментариями и хохотом. Ко второй половине списка кто-то притащил магнитофон, и после каждой фамилии раздавался туш. В конце переклички, при последних бравурных звуках появилась Лариса. По какому поводу торжество? Стас объяснил ей все величие и всю значимость момента.
– Есть будешь, Стас? Кофе принесла.
– А пива?
– Машине противопоказано.
– Иди корми своего атамана.
– Он не атаман он есаул. Все равно. Все бездельники. Сколько времени ухлопаете и на что?!
– Ну хорошо, хорошо. Выпил, что ли?
– Не исключено. Все вы тут стали дружные такие, общественные, а тронь сейчас каждого за карман.
– Что ж ты пил? Ничего здесь нет. Неужто с пива?
– Тоже вопросы задавать? Интервью захотела?
– Что ты злобишься, будто голодный, а не только опьяненный?
– Ладно тебе со своей копеечной моралью!
– Парень хотел использовать время. Вполне похвально. Не бездельник.
– Юмор ему необходим. Для мозговой лабильности и упрощенных компромиссов.
– Ну ладно, Стас, ты, наверное, и до пива что-нибудь выпил. Давай я тебя домой отвезу. Стас, у меня к тебе просьба. Завтра днем замени меня, пожалуйста, часа на два: приехал мой оппонент из Ленинграда. Надо с ним обязательно увидеться.
– Все вы так. Дай тебе ноготок – ты голову откусишь.
– Хорошо, не надо. Попрошу еще кого-нибудь.
– Придет завтра, придет мысль, придет решение.
– Господи! Садись, отвезу тебя. Минутку только обожди.
Станислав, усевшись на заднее сиденье, стал зло смотреть на очередь машин, на очередь людей, потом что-то пробормотал самому себе, вытащил из кармана плоскую металлическую фляжку, сделанную ребятами из экспериментальных мастерских, и отхлебнул.
– Валерий Семенович, товарищ хорунжий, дозволь благоверного домой свезти и тут же назад. Кофе уже доставила.
– Давай, Нарциссовна…
– Борисовна!
– Ты же путаешь мои звания, должности, положение. Квиты. За взятку в виде кофе и всего, что к нему полагается, даю вам, мадам, тридцать минут максимум.
– Это не взятка.
– Ну? А что это?
– Взятка – это когда совершается должностным лицом должностное преступление, – сказала как выученный текст.
– Узнаю ответы на упреки по поводу коньяков, конфет и цветов от больных, – тоже с усмешкой, но благодушной.
– И даже если не только цветы и конфеты. Мне, например, впору вместо них талоны на бензин брать. И все равно это не будет взяткой.
Лариса почувствовала неведомо откуда появившееся раздражение. Однако уже в следующее мгновение, взяв себя в руки, поняла, что наплыв этот, скорее всего, связан не с сиюминутной ситуацией, а просто с общим беспокойством, отсутствием времени, призрачностью нынешней цели, с больной, с мышами, со Стасом. Она обругала себя уже в который раз, что не выдерживает, заводится, когда видит Станислава во второй половине дня, хотя давно уже абсолютно ясно: Стас добрый, честный, веселый, доброжелательный в основном утром, реже – днем, почти никогда – вечером. Пора привыкнуть и не раздражаться.
Когда она подошла к машине, Станислав спал. Лицо его было бессмысленным, беспомощным, бесхарактерным.
Жаль.
Как женщина оглядывает себя в зеркале перед выходом или при входе куда-либо, так же и автовладелец окидывает взглядом свою машину, заперев и чуть отойдя поодаль, или, наоборот, перед тем как сесть в нее. Лариса, должно быть, оглядывала машину чаще, чем себя в зеркале. Вот и сейчас, перед тем как сесть за руль, она обошла ее со всех сторон и обнаружила, что заднее правое колесо значительно спустило.
Как-то неловко ей было накачивать колесо на виду у всей очереди, когда муж спит, сидя в машине. Но она была реалистка и не думала, что сумеет разбудить его.
Лариса открыла багажник и, нарочно производя как можно больше шума, стала доставать насос. Нехитрый прием оказался эффективным.
– Ты что так шумишь? Бедному выспаться – ночь коротка.
Шея Стаса лежала на краю наполовину опущенного стекла, голова, как бы свисая, торчала из машины.
Насос распластался у колеса на затоптанном, грязном снегу разлапистой, словно приготовившейся к прыжку лягушкой.
– Да ты сначала посмотри, сколько атмосфер. Может, и качать не надо. – Шея Стаса вытянулась, голова отодвинулась от стекла и вывернулась назад, лицом к багажнику. Но Ларису даже это зрелище не рассмешило: еще неудобнее перед всеми, если он не спит, а дает указания своей висящей и качающейся головой.
– А нельзя ли без советов?
– Зачем же качать напрасно?
– Тебя довезти, значит, а качать после, когда одна останусь? Помог бы лучше.
– Что за причина для раздражения? Пожалуйста. Давай помогу.
Он подошел к насосу, возложил ногу на педаль и с силой нажал. Педаль пошла вниз, затем вверх. Стаса отбросило назад, и насос перевернулся набок.
Лариса засмеялась:
– Что, Стасинька, сил не хватает? Пьянству – бой?
– Не сил, а устойчивости.
Он нагнулся, поставил насос, и все повторилось.
– Ну ладно. Давай я. Это тебе не по зубам… не по ногам.
– Женщина! Самодовольству твоему предела нет. Подожди. Голова нужна не только для разговоров, но и для поступков. А тут надо соображать. – Он полез в машину, вытащил лежавший у заднего стекла зонтик – трость с загнутой ручкой. – Настоящий джентльмен должен ходить с зонтиком – опорой в превратной судьбе.
Затем снова подошел к насосу, поставил ногу на педаль, а рукой уперся в зонтик-трость.
– Архимед говорил: дайте мне точку опоры, и я переверну весь мир.
Действительно, появилась устойчивость, и Станислав более или менее успешно справлялся с работой.
Лариса чуть отошла, чтоб посмотреть издали на эту великолепную пантомиму: джентльмен, опираясь на трость, накачивает колесо. Она отошла и потому, что ей неудобно было перед всем изысканным обществом, перед всеми здешними энергичными, деловыми мужчинами, перед женщинами, имеющими, наверное, более приспособленных к жизни мужей.
Подошло довольно много людей – все ж какое-то необычное развлечение. Никто громко не смеялся. Советов не давали, близко не подходили. Станислав не обращал внимания на зрителей, продолжал невозмутимо качать, делая вид, что небрежно, а на самом деле с заметным усилием опирался на зонтик-трость. Иногда кто-то приглушенно прыскал в рукав. Из машины, что стояла неподалеку, вышла женщина с вязаньем в руках. Она, очевидно, нашла себе обычное развлечение на все время очереди, вроде бы занята, но не утерпела, тоже вышла посмотреть: это зрелище поинтереснее вязания. Или, может, руки устали, решила сделать передышку?
Стас спокойно занимался делом, равномерно нажимая и отпуская педаль, упираясь в землю зонтом, и временами только приостанавливался, чтобы разглядеть показание манометра.
– Почти две атмосферы. Можешь принимать работу.
Он сам, молча, убрал насос, обошел машину, подавил ногой на другие три колеса, затем закинул зонтик к заднему стеклу и погрузился в машину. Когда Лариса села за руль, он уже спал.
Он не просыпался и в дороге. На поворотах голова перекатывалась справа налево, слева направо, пока не привалилась к двери.
Все же какое счастье, что есть машина – нечто отвлекающее, помогающее, наконец, просто радующее.
Впереди красный сигнал светофора стал немного расплываться. Лариса смахнула слезу и начала притормаживать. Слева послышался громкий нарастающий шелест быстро несущейся машины. В зеркале она увидела большую черную спецмашину и подалась правее, но, по-видимому, недостаточно быстро, так как с неба раздался радиоголос: "Примите вправо!" Пустая, с одним только водителем машина пронеслась мимо. Должно быть, это шофер прокричал ей предостережение.
Станислав спал, покачиваясь, уже совсем мирно.
Главная магистраль почему-то была перекрыта, и милиционер направлял машины на маленькую, узенькую параллельную улочку, где, несмотря на ночное время, скопилось довольно много автомобилей. Ехали медленно, сплошным потоком, и можно было лишь удивляться такому количеству автолюбителей в столь неурочное время. Возможно, большинство были где-то тоже остановлены и только сейчас прорвались. Когда Лариса выехала из-за угла на этот путь, она вдалеке увидела машину, стоявшую носом к потоку и мигавшую подфарником. Никто из проезжавших не хотел остановиться и пропустить ее.
Шел сплошной поток.
– Ты подумай, Стас, так ведь до скончания века простоит. Пока река не высохнет.
Стас спал.
Почти поравнявшись с молящей машиной, Лариса притормозила и стала делать знаки рукой: дескать, быстрей, быстрей. Водитель, видимо, не ожидал подобной интеллигентности, вежливости за рулем, и не разглядел. Ночь! И тут же раздались нетерпеливые гудки. Все требовали немедленного движения, игнорируя Ларисины альтруизм и доброжелательство.
– Торопят. Хотя видят, что тот иначе никогда не дождется!
Стас спал.
Машина сзади продолжала медленно надвигаться, не прерывая гудка. Лицо водителя было плохо видно в зеркале, но все же она понимала: он что-то кричал, размахивая одной рукой, а другой, придерживая баранку, давил на сигнал. Готов свою машину вдребезги разбить, лишь бы восстановить справедливость! Весь город разбудить готов, лишь бы восторжествовала логика прямолинейного движения. Только бы его быстрей пустили по прямому, стало быть, главному пути.
Наконец водитель, стоявший справа, сообразил, оценил непредсказуемое в этих условиях действие Ларисы и влился в общий поток. Гудки смолкли. Прежний темп восстановился.
Стас спал.
Когда они выехали на большую дорогу, нетерпеливый витязь, шедший сзади, обошел ее, погудел, потом погрозил кулаком, покрутил пальцем у виска, при этом его чуть не стукнула встречная машина, махнул рукой и умчался с праведным видом оскорбленного поборника логики и порядка.
Лариса не убавляла, не прибавляла газ, а спокойно продолжала ехать, с электронной точностью соблюдая взятую скорость, не отвлекаясь даже на мысленную дискуссию с этим уверенным в своей правоте водителем. Но одному она радовалась определенно: не слышит слов, которые опрокидывали на ее голову владельцы обгоняющих машин, вынужденные чуть уменьшить свою скорость из-за ее вежливости. Она поехала медленней, в ритме плавных раздумий не по существу: "Сколько недоброжелательства на дорогах! Орут, гудят, ругаются, обгоняют, рискуя жизнью, машинами, своими, чужими… Лишь бы опередить, не уступить, быть первым, быть раньше. Неужто все спешат, всем некогда? Нет у нас в наборе водительских жестов эквивалентов просьбы, извинения, благодарности".
Она увлеклась машинно-дорожными мыслями, осуждениями, обобщениями, ехала чисто автоматически, с той же электронной невозмутимостью и равномерностью и не увидела милиционера с измерителем скорости в руках, который тоже с электронной невозмутимостью и точностью определил, что скорость Ларисиного движения значительно возросла и из допустимой стала решительно осуждаемой.
– Здравствуйте. Инспектор Семенов. Попрошу удостоверение. Превышаете скорость, товарищ водитель.
– Виновата, товарищ инспектор. Тороплюсь очень. Стою в очереди на машину.
– Что ж… тем не менее. Посторонние обстоятельства не должны влиять на дорожную обстановку. Водитель обязан быть внимательным и следить за показателями езды. – Он раскрыл водительские права, молча прочел и добавил: – Лариса Борисовна.
– Виновата, товарищ инспектор.
– Заберите из удостоверения ваши визитные карточки. Зачем они здесь?
– А как же? Вы представились, фамилию, должность назвали, а меня не спрашиваете, в правах – лишь фамилия.
– Для меня вы без должности – только водитель.
– Поскольку мы все работаем, без должности нет человека.
– Что же делать будем? Как наказывать будем? И кто вы все ж по должности, по вашей карточке? Так, заведующий хирургическим отделением. Что ж, Лариса Борисовна, на лекцию пойдем?
– Да уж пожалейте, товарищ инспектор.
– Пожалеть?!
– Правда, если вы ко мне попадете, я-то не пожалею. – Это была дежурная реплика Ларисы при встречах с инспекторами ГАИ.
Инспектор засмеялся:
– Вы-то не пожалеете, это точно! Ну, хорошо, разрешите взять вашу карточку, может, пригодится когда?
– Разумеется, берите. Лучше не надо, чтоб пригодилась, но если что… Добро пожаловать.
– Ладно. Можете ехать, Лариса Борисовна. Лариса взяла права.
– Спасибо, товарищ инспектор. – И пошла.
– Простите, Лариса Борисовна, вы не довезете меня до площади?
– Пожалуйста. Садитесь. Они подошли к машине.
– О! С вами кто-то едет?
– Неважно. Это муж.
– Что, поддал?
– Угу.
– Нормально. Они сели. Стас спал.
– Прилично поддал, наверное?
– Устал. В очереди целый день. Скажите, товарищ начальник, а почему вы стоите на виду? Каждый увидит и, если гонит, скорость сбавит.
– Милиция существует, прежде всего, для предупреждения нарушений, преступлений, а не для наказаний. Значит, мы должны стоять на виду, чтоб все видели и знали: мы бдим, нарушать нельзя. Предупреждаем – стало быть, несчастных случаев будет меньше, а водители – более внимательными. Внимательность на дороге – главное. Вот здесь, пожалуйста, остановитесь, я выйду. Спасибо вам. Дай Бог нам не встречаться.
– Верно, товарищ инспектор. Куда вы? Тут нельзя выходить.
– Да ничего. Не волнуйтесь, Лариса Борисовна. Мне можно. Счастливо вам.
Лариса взялась за баранку, нажала на педаль, перевела рычаг и улыбнулась. Едет, улыбается. Чему? Проснулся Стас, огляделся:
– Еще не приехали?
– Нет. Скоро.
– Ты чего это лаконична, словно гений?
– Сиди спокойно.
– По-моему, женщина, ты горячишься.
– Забот много. Еще с типографией волынка – реферат надо быстро отпечатать. А тут эта запись. Еще простоим зря. Дадут, например, только сто машин – и привет. Полное поражение.
– Ну и что? А ты подготовься – подготовься к поражению. – Станислав засмеялся. – Побеждать, выигрывать легко, выигрывать умеют все, а научись, кума, проигрывать – вот задача нечеловеческая: учиться проигрывать, учиться поражениям.
– Стыдно, Стас. Это банальность. Сглотнуть поражение легче, чем сохраниться при победе, при выигрыше. Ты же говорил, что человека надо проверять на успехе.
– Тоже не очень оригинальная мысль. Но в основном все это относится к женщинам. Женщина все может вынести, выдержать, а вот успех для нее труден. Даже больше: проверку лаской она не выдерживает, в грязь превращается.
– Оригинал! Протрезвел, что ли?
– Все равно все бабы – животные.
– Не протрезвел. Эдакая неуемность тривиального мышления.
– Иронизируешь. Истину можно и повторять. Вас всех лаской проверять надо, кто сколько выдержать может.
– Текст сначала идет вроде ничего, человеческий, а потом, глядишь, опять твоя обычная пьяная злость.
– Это не злость. Это ярость расторможенного нравственного человека.
– Нравственного! Господи! Пить – это нравственно, по-твоему?
– Иногда. Особенно если вино хорошее, а закуска вкусная.
– Утром, пока ты трезв, нет человека лучше тебя. Мне бы такую работу найти, чтоб к вечеру из дома уходить…
– И меня бы устроило. Уйди с заведования.
– Степень твоего эгоизма беспредельна. Что ж останется мне?!
– Дом. Руководство семьей. Колька.
– Колька да мама! Попробуй, выживи между ними. Ты мужик, ты и руководи!
– Кто ж эгоист?
– Вылезай. Я домой не пойду. В очередь поеду.
– Салют.
– Прямо домой иди.
– Это уж пардон. Так сказать, уж что пардон, то пардон. Довезла – езжай. А я остаюсь хозяином своего времени и больше ничьим хозяином быть не хочу.
– Ладно скоморошничать, Стас, помни, я на тебя завтра рассчитываю. К оппоненту мне.
Лариса не стала слушать ответ.
– Валера, кофе будем?
– Еще как! И поесть тоже будет?
– Все есть.
– Мадам, вы нам мать родная и благодетельница.
– Хорошо, хорошо. Подобным юмором накормлена сверх меры. Ты помнишь, Валера, что завтра меня муж подменит?
– Во-первых, не помню, забыл нарочно. По Фрейду.
– По Фрейду – так не нарочно, а подсознательно.
– Значит, забыл подсознательно, не нарочно. Я к тому: зачем мне муж твой, когда ты сама здесь?
– Горячишься, князь кавказский.
– Что ты так часто горячность поминаешь?
– В семье так принято.
– Ты ж не в семье – в обществе, в коллективе.
– Ну ладно. Слушай, Валера, ты уже тут всех знаешь, где кто работает…
– А что?
– Да не очень уверена, что в типографии мне реферат отпечатают в срок. Тут никого нет из типографий?
– Порыщем. Вроде не замечал. Ребятам скажу, они шустрые, вирильные.
– Вирильные? Это как понимать?
– Мужественные. Говорят, что такой смысл.
– А для чего мужественность нужна в таком деле?
– Всюду проникать. Лариса засмеялась.
– Ну и представления о мужественности. Значит, от "вир". А я бы сказала – от слова "вирус" Бог с ними, как их ни называй, но имей в виду мою просьбу Хорошо?
– Ладно. Мои люди из дальних рядов сообщают, что серьезно обсуждается план вытеснения нашей сотни.
– Вы что, с ума посходили?
– А что? Мужикам не пристало лишь на месте топтаться да переклички устраивать. Необходимо дать выход энергии.
– Драться, что ли? Из-за чего?! Это не по-божески, не по-человечески! Из-за вещей?
– Бога нет.
– Не по-человечески.
– Жить надо для себя.
– Уму непостижимо. И когда?
– Постижимо. Постигай, доктор, постигай, Нарциссовна, жизнь. Заперлась в своей операционной да за мужниной спиной живешь, толкаешь пустопорожние речи. Жизнь не в белых перчатках делается.
– Учитель жизни! И что ж вы, ждете, готовитесь?
– Нет еще. Ждем информацию. Думаю, к утру что-то выяснится, к концу темноты.
– Лариса Борисовна! Здравствуйте.
– Привет, газета.