В Дании, где он в течение 18 месяцев находится в заключении в тюрьме, потом еще несколько лет на разрушенной ферме, и наконец, в пригороде Парижа Медо-не, где он практикует в качестве врача и где всю его клиентуру составляют несколько таких же нищих как он сам пациентов.
Селин вместе со своей женой покинули Париж и прибыли в Зигмаринген в начале ноября 1944 года, то есть примерно через два месяца после того, как туда переехало большинство чле-нов правительства Ваши. Причем для лучшего понимания описываемых Селином в романе со-бытий, необходимо хотя бы в общих чертах описать существовавший в тот момент в Зигмарин-гене расклад политических сил.
В Замке и баварской деревне Зигмаринген, бывшем родовым имением Гогенцоллернов на юге Германии, в сентябре 1944 года немцы собрали большинство французских политических деятелей, составлявших костяк коллаборационистского правительства Виши. Однако, будучи собраны в одном месте, далеко не все оценивали свое положение там одинаковым образом. Маршал Петэн, например, считал себя пленником немцев и практически полностью отошел от дел, общаясь лишь со своим персоналом. Премьер-министр правительства Виши Пьер Лаваль, также привезенный в Зигмаринген против своей воли, придерживался той же линии поведения. В таком же положении находились еще несколько приближенных к нему высокопоставленных чиновников: министр промышленности Жан Бишлонн, министр национального образования Абель Боннар, минист юстиции Морис Габольд, министр печати Поль Марион и другие.
Этой группе противостояло несколько «актвных» политических деятелей, продолживших сотрудничество с Германией: Фернан де Бринон, Жозеф Дарнан, Жак Дорио, Марсель Деа и другие. Они входили в состав так называемой «Правительственной делегации в защиту нацио-нальных интересов», созданной по инициативе Гитлера и Риббентропа с целью в дальнейшем сформировать на ее основе новое правительство во главе с Дорио. Между «активными» и «пас-сивными» отношения были практически полностью разорваны, хотя они жили в одном месте и вынуждены были часто встречаться. Несмотря на это обе эти группы официальных лиц зимой 1944–1945 годов находились в привилегированном положении, располагались главным образом в Замке. Петэн занимал верхние этажи замка, Лаваль жил ниже, там же располагались и члены «Делегации». Впрочем, все они в равной степени были обречены.
Совсем в других бытовых условиях находилась остальная масса беженцев, расквартиро-ванных в домах и подвалах прилегавшей к Замку деревушки. Их число приближалось к двум тысячам (у Селина их 1142). По большей части, это были «неявные коллаборационисты», съе-хавшиеся сюда со всех концов Франции. Впрочем, многие из них, хотя и не занимали офици-альных постов, но все же были достаточно известны: литераторы, художники, журналисты, ли-деры политических партий. К числу этих «1142-х» принадлежал и Селин. Селин продолжал там работать в качестве врача: занятие, которым он был вынужден заниматься практически до конца жизни. Состояние, в котором пребывали все эти окруженные и практически обреченные на смерть люди можно без труда себе представить. Вот, например, как описывает свою встречу с Селином один из французских беженцев, прибывших в то время из лагеря неподалеку от Зигма-рингена. Это свидетельство особенно интересно, ибо принадлежит человеку, который до того момента с Селином был не знаком: «С нами заговорил какой-то странный тип. Он был высокий, худой и его сверкающие светлые глаза, глубоко посаженные под огромными кустистыми бро-вями светились беспокойным светом. Когда он смотрел на вас, его зрачки застывали и казалось, что его глаза постоянно вас о чем-то вопрошают. На нем была застиранная куртка, которая ко-гда-то была коричневой и темно-синие панталоны, болтавшиеся на его тощих ногах. На его шее на веревочке болтались две огромные кожаные меховые рукавицы, а в левой руке он за ручку держал объемистый саквояж, в котором были проделаны дырочки для доступа воздуха.
На его шее на веревочке болтались две огромные кожаные меховые рукавицы, а в левой руке он за ручку держал объемистый саквояж, в котором были проделаны дырочки для доступа воздуха. В этом саквояже, я узнал это позже, он носил огромного кота. Таков был странный наряд это типа, что же касается кота, это была замечательная тварь, я не мог оторвать от него глаз. Он был размером почти с ягненка и, честное слово, казалось, он очень доволен, что прогуливается в подобном экипаже: забавная тварь… Это были: Луи-Фердинанд Селин и его кот Бебер. Скороговоркой, не прерываясь даже, чтобы выслушать ответы, он стал расспрашивать меня, что побудило меня приехать в Зигмаринген. Его удивляло мое решение приехать в это осиное гнездо. В живописной манере, употребляя неожиданные выражения и с неизменным лукавством он набросал мне картину военного положения, как оно ему представлялось: „<…> у меня такое впечатление, что все сжалось и окончательно отвердело, – сказал он мне о немцах. – Эластические отступления уже невозможны, каучук потерял гибкость.“ А потом, все время в том же насмешливом тоне, со своим парижским акцентом, странно контрастировавшим с горячечным блеском его светлых глаз, огромные зрачки которых трагически неподвижно смотрели на вас: „Интересно, выкарабкается кто-нибудь из этой передряги? Как по-вашему, вы здесь человек новый, вам виднее?“ Задавая этот вопрос, он, казалось, действительно желал, чтобы война кончилась как можно скорее и, как это ни странно было для подданного Зигмарингена, полным крушением Рейха. „Теперь они должны бы наконец понять, что уже довольно, – сказал он чуть позже, – это вовсе не смешно, не надо бы им растягивать это удовольствие, люди, которых сейчас мобилизуют, могли бы быть моими внуками. Если мы мимо этого можно было пройти не заразившись, как мимо сифилиса!“ Я не мог отделаться от воспоминания об этих больших голодных глазах, смотревших на меня, казалось, эти глаза звали на помощь, контрастируя с насмешливым тоном, юмором и комизмом этого персонажа, похожего на монмартрского шансонье. До сих пор я испытыываю к этому человеку, которого я, можно сказать, совсем не знал, странную жалость.» .
Еще одна тема, к которой Селин неоднократно обращается в своем романе – это тема сво-его пребывания в Дании, куда Селин вместе с женой бежали из Зигмарингена в марте 1945 года и оставались там до июня 1951 года. Прибыв в Копенгаген, Селин почти 10 месяцев находился там на нелегальном положении. Ночью 18 декабря 1945 года Селин и его жена были арестованы и заключены в тюрьму Вестерфангсель в Копенганене: она – на три месяца, он – на четырна-дцать. В июне 1947 года Селин был освобожден из тюрьмы под подписку о невыезде за пределы Дании. С лета 1948 по лето 1951 года Селин проводит в ссылке, в ста километрах от Копенгаге-на, недалеко от маленького городишки Корсор, в хижине на берегу Балтийского моря. Условия, в которых Селин, Люсет и Бебер прожили эти три года, были ничуть не менее суровы, чем те, в которых они оказались после своего приезда из Парижа в Зигмаринген. Хижина была рассчитана только на жизнь летом и не имела практически никаких удобств. Летом 1951 года Селин наконец-то получает амнистию французского Верховного Суда, а с ней и возможность вернуться в Париж.
Остаток жизни Селин доживал в своем доме в парижском пригороде Медоне, где по-прежнему практикует в качестве врача и занимается литературным трудом. За это время он создает еще несколько книг: «Разговоры с профессором Y», «Феерия для другого раза», «Нор-манс», «Из замка в замок», «Север», «Ригодон». Последняя была опубликована уже после смерти автора. Луи-Фердинанд Селин умер 1 июля 1961 года. В момент смерти рядом была только его верная спутница Люсетт Альманзор-Детуш.
До последнего дня своей жизни Селин не переставал сетовать на несправедливость мира и людей.