Нужно было перешаг-нуть через храпящих, их тела, соломенные подстилки, никого при этом не разбудив. Пройти спокойно никогда не удавалось. Как только первый неловкий любитель помочиться среди ночи, как только первый [пропуск].
Побудка.
Вы встаете, фраера?
Известны ваши номера!
И тут начинается грохот каблуков, как будто лавина обрушивается вниз по лестнице. Стекла дрожат от звуков трубы. Восемь часов ровно.
Проспавшие вскакивают… бросаются очертя голову…
Без увольнения. Если без увольнения оставалась вся казарма, все находились на местах, каждое звено в полном составе, заняться было нечем, разве что почесать языками. Начинались споры по разным поводам, о правах и привилегиях в зависимости от класса, о матрикулах, об обязанностях Салаг перед Стариками… о старших по званию… о хороших и дурных манерах…
Б. Неопределенность срока службы
Бригадир Ле Мейо отслужил уже пять лет. Срок его службы подходил к концу. Это было время, когда он решал, продлевать ли ему контракт или начинать укладывать вещички. Все его размышления ни к чему не приводили, он никак не мог ни на что решиться. Он не знал, какому святому [слово написано неразборчиво] молиться. Особенно снедали его сомнения по воскресе-ньям, [пропуск] Самым мучительным было то, что из-за всего этого он неизменно приходил в бешенство. Наш трубач Кралик находился в похожем положении, на седьмом году службы он пребывал в огромном затруднении, семья больше не хотела его видеть, по их мнению, он слиш-ком обленился, для того чтобы быть пригодным к работе на земле. Но он больше не хотел оста-ваться служить в 10-м, может быть, он был бы непрочь податься в Африку, в стрелки или конни-ки, но в спагиему не хотелось из-за их кривых сабель и шаровар, похожих на юбки, [пропуск] свидетели происходящего, должны были высказать свое мнение о том, стоило ли бригадиру оставаться на сверхсрочную… имел ли право трубач презирать легкую кавалерию… особенно африканскую. Но как только они начинали обмениваться мнениями, тут же назревали конфлик-ты. Сразу же начинались яростные ссоры, особую бурю негодования вызывали нахальные сала-ги, которые осмеливались, невероятная дерзость, вмешиваться в такие серьезные разговоры, вы-сказываться по таким деликатным вопросам. Это была неслыханная наглость, провокация, вызов. Настоящий смерч закручивался, раздувался, разрастался, бушевал вокруг хрупкого стек-лянного абажура прямо посередине комнаты. Уничтожала его летящая скребница… На этот раз Мейо разозлился не на шутку из-за того, что его вывели из размышлений, из-за того, что его ре-шение остаться на новый срок поднималось на смех. Он сердился на всех, старики больше не смеялись. Есть такие моменты дисциплины, когда никто больше не осмеливается веселиться.
В. Буфетчица
Мадам Лербанн, буфетчица, весьма привлекательная и изящная особа, восседала за своей стойкой. Она держалась на почтительном расстоянии от посетителей… защищенная внушитель-ных размеров стойкой и в особенности развешанными с обеих сторон гирляндами [пропуск].
В тот момент, когда она поднималась с места, нам хорошо была видна ее талия, ее малень-кий зад, сильно обтянутый, шарообразный, выпуклый из-за талки, стянутой до невозможности черным кушаком. Изящная мода того времени, осиная талия, настоящее чудо.
Ах! это было замечательное зрелище! У меня до сих пор перед глазами ее задок, возвыша-ющийся как раз над цинковой стойкой. Волшебное ощущение. К этому времени прошло, должно быть, уже около двух месяцев с тех пор, как я был зачислен в ряды доблестной тяжелой кавалерии. Мне уже трудно было понять, не превратился ли я сам за это время в лошадь, на мне живого места не было от ушибов при падении, от самых разных тумаков и затрещин, от превратностей судьбы и полученных нахлобучек. Стоит только взглянуть сейчас на виднеющуюся поверх бутылок распухшую физиономию этого типа, сидящего с вызывающим видом… [пропуск] Мадам Лербанн серьезно смотрит на нас.
Стоит только взглянуть сейчас на виднеющуюся поверх бутылок распухшую физиономию этого типа, сидящего с вызывающим видом… [пропуск] Мадам Лербанн серьезно смотрит на нас. Мы дружно опускаем головы, внезапно занятые тем, что пристально разглядываем нашего трубача Керкаля, перебирающего свой табак. Продолжая копаться в нем, он бормочет:
– Кто же это натворил? Ох-хо-хо!
– Лакадан дебил! дебил! Лакадан дерьмо! дерьмо!
Но произнесенное имя вдруг вызывает замешательство. Веселье сменяется ледяной тиши-ной. Никто не произносит ни слова. Он снова ворчит, продолжая возиться с табаком, что это позор, что он больше не будет продлевать срок своей службы, он уже два раза это делал, но этот раз будет последним.
Г. Охрана Президента республики во время его пребывания в замке Рамбуйе
К счастью, Президент никогда не прогуливался ночью по аллеям своего парка, [пропуск]. Он сразу же заставлял ялщ медленнее, стоило нам хоть чуть-чуть прибавить шагу. Мы сопро-вождали его очень часто во время охоты, целым взводом или же только двумя звеньями. Наш лейтенант дез Онселль в каске с султаном, в белых перчатках, у дверцы, приплясывал от нетер-пения, удерживая свою лошадь. Президент восседал, устроившись на сиденье, он вытянул ноги, чтобы поудобнее устроиться, опершись на спинку. Он не хотел, чтобы ехали быстро. Потихонь-ку [пропуск]. Он еще больше вытянул ляжки, подкладывая под ноги подушки, чтобы живот не колыхался во время езды. Таким образом, он был защищен от всего, удобно устроившийся, раз-валившийся на сиденье, готовый к поездке [пропуск]. Он сидел с открытым ртом, шумно дыша, с покачивающейся из стороны в сторону головой, откинутой назад, носом кверху. Из-за отражения в верхнем стекле казалось, что рядом с ним сидит его двойник. Два его ординарца, сидя на маленькой скамеечке рядом с кучером, строили рожи дез Онселлю, показывая, что Президент [пропуск]. Сначала мы объездили все окрестности леса, скача благородным аллюром в сочетании с великолепной рысью упряжки.
Д. 14 июля 1913 года
Я вернулся во взвод с этими придурками старослужащими. Я так устал после долгой, уто-мительной скачки, что с трудом держался на лошади. Я хотел упасть, чтобы досадить Лакадану, я уже просто больше не мог. Он прекрасно отдавал себе отчет в том, что я был всецело в его вла-сти. Меня так много лупцевали, что благодаря этим побоям я постепенно превращался в идеаль-ного военнослужащего. Скатку я сворачивал уже с закрытыми глазами. Когда я рухнул на соло-менную подстилку, солома взлетела до потолка!.. [не хватает страницы] уроки, чтобы продемонстрировать ноги кобылы… Без меня обойтись было никак нельзя… Они воздействова-ли на меня всеми способами, сулили славу… благодарности… Я же был просто придурком с матрикулярным номером: 14 442… Вот и все.
Наступило 14 июля 1913 года. Накануне мне присвоили звание бригадира. У меня не было времени для раздумий. Я избавился от Лакадана. Он все же отыскал меня. Мы ехали в Версаль через Буа-де-Руа и Жюмьер. Я ехал справа по дороге. Он посмотрел на мои нашивки. Негромко засмеялся. Перешел на рысь. Подъехал к голове колонны.
– Скажи-ка, – произнес он тихо. – Подумать только…
И все же это было великолепное лето. Сплошная пыль и выпивка… Я объяснил дяде и ро-дителям, что событие положено обмыть. Они оплатили мне угощение. Всю дорогу мы пили Кю-расао. Моему звену это понравилось, с картошкой в мундире. Наше фирменное сочетание. Я наделал долгов втрое больше выделенной мне суммы.
Мы стали на постой в одном из крыльев замка, в манеже Миним. На рассвете следующего дня мы въехали в город через ворота Майо. После забастовки здесь все изменилось. Я могу ска-зать, что там мы были сверхпопулярны. С раннего утра яркая толпа шаталась по городу, распе-вая песни… Общались посредством булькания прямо из горлышка. Повсюду было полно буты-лок. Это было по-братски. У цивильных было все.