Он никогда не научится хо-дить в ногу! Никогда! Да его прибьют, проклятого недотепу! А! Ну и образина! Его дни уже со-чтены! Я уже вижу его дохлым, вашего кривляку! Он уже покойник! По нему видно!
Высмеивающий меня Л'Арсиль – это было весьма забавно! Но тут на него снова нахлынули прежние заботы по уборке навоза, который прибывал с такой скоростью, что завалил уже всю солому.
– Чтоб я сдох! Нужно идти за другой бочкой! Хуже некуда! Скоро в окна польется! Да в жизни они так не срали! Это вам не новобранец говорит! Завтра утром тыща двести деньков бу-дет! И я вам тыщу триста раз повторяю: говно все это! Л'Арсиль не дурак! Я вас приветствую!
Он снова принимается за работу. Все это он объясняет, хлопоча вокруг навоза.
– Я научу вас жить, дурачье! Сейчас я покажу вам один трюк, достойный настоящего Ста-рика. Я ставлю дерьмо перед створкой двери… Этот тип, Нога, идет издалека… он хочет про-скользнуть украдкой… Хочет меня застать врасплох… Ладно! Предположим, что я как раз от-дыхаю и курю сигару!.. Очень хорошо! Этот придурок, он ломится в дверь. Все неожиданно… Я стою за этим… Я вываливаю на себя все дерьмо! Я спрятан, приятели! Я в бочке! Она закрывает меня с головы до пят! Он меня больше не видит! Ну и кто из нас остается в дураках? Это класс! Этот урод! «Л'Арсиль! Л'Арсиль! – зовет он меня, – Где вы?» – «Я болен», – отвечаю я!
Вся компания так заходится от смеха, что он сам себе кажется остроумным.
– Гастон Л'Арсиль! Собственной персоной! д'Аньер! мозг бретонского полка! Точно! Л'Арсиль в действии! Вот так! Тридцать против одного!
– Ладно! ладно! – замечает кто-то из толпы, кому все это не нравится. – Я Герандек! и я го-ворю тебе, заглохни! болтливый парижский ловкач! Погоди, сейчас Нога прискачет! Ты уви-дишь, на что он способен! Натерпишься, жалкий кривоножка! Он тебя кровью ссать заставит! Ты ему покажешь, какой ты бесстрашный брехливый осел!..
– Бесстрашный? Бесстрашный?
– Чертов шут гороховый! И он еще треплется! Мастер приврать! Несет такую чепуху! И еще как доволен!
– Ранкотт! Ах ты, паршивый неудачник… да я его всегда догоню, любым аллюром! карье-ром! иноходью! галопом! рысью! Вы еще титьку сосали, когда я его уже облапошивал, этого Ранкотта! да насрать мне на него! Так я же еще в этом ничего не смыслю! Да плевать я хотел на сержанта Ранкотта! Точно! Я, да я в Гранд-Опера был! видел всю «Кармен» и «Манон»! я-то уж родом не из какого-нибудь Дерьможранска! Л'Арсиль д'Аньер! 8-й класс! Точно! Пять лет по сигналу подъема! Вот именно! Тра-та-та! 115 дополнительных как копеечка! Дисциплинарная комиссия дивизии! Барабанный бой! Разжалован в солдаты! В Одиннадцатый отдельный! По особому распоряжению! Сорок на нарах в особой! 27 поводов для ареста! Черти нас не возьмут! Л'Арсиль под арестом! Так точно, мой генерал! Дрочилово! Железный кулак! Никогда ни едино-го су на девок! «Любовь – дитя, дитя свободы!»
Он напевал. Он снова носился с корзинкой, собирая навоз. Он возвращался с другой стороны. Из каждого похода он приносил не менее двадцати килограмм навозных лепешек, дымящихся, вонючих, расползающихся.
Теперь он обращался специально ко мне:
– Видишь ли, неудачник, недоносок… кастрат несчастный! Лучше бы ты попал на пять лет в легкую кавалерию к венсенским стрелкам, у которых таки и служба чертовски легкая, оттуда ты, может быть, и выбрался бы более-менее живым. Но здесь тебе надеяться не на что, можешь не рассчитывать! Будь уверен, ты здорово влип! В 17-м тяжелом это уж точно! простофиля! Вы еще узнаете, где раки зимуют! Мне здесь уже недолго осталось, буду вкалывать, может быть, месяцев шесть, дополнительный срок, ты по'ял! Если случится вдруг какое западло! Представь! Я тут, может, проторчу лет пятнадцать! Допустим даже, случится самое страшное: я начищу ро-жу бригадиру! Ситуация хреновая! мне достанется… Вот и все! Ты же с утра только начинаешь свою тысячу, для сравнения… Будь я на твоем месте, сразу бы повесился!
У него были наготове и другие советы… Но кто-то снаружи заорал:
– Ле Мейо! Ле Мейо!
– Нога! Нога! – заикали все в ужасе.
И оп! спешка, все в панике бросились в укрытие между стеной и ларем, громадный ящик для овса, настоящий монумент. Мы чудесно укрылись в нем, скрючившись один на другом. Ни-кто не смог бы нас там обнаружить, даже если бы проходил совсем рядом. Этот тип снаружи все еще искал Ле Мейо, но он прошел дальше. Было слышно, как он убрался ко всем чертям.
Тревога оказалась ложной.
Л'Арсиль сбросил свою накидку. Ему было жарко. От него, как от лошади, шел пар. Не-много погодя он вернулся, присел на корточки рядом с нашим логовом. Он поставил свой фо-нарь, втиснулся к нам в убежище.
– Где его носит, вашего пса? Не понимаю я этого идиота!.. Этот Ранкотт, будьте уверены… притащится часа в четыре… Представляю себе!.. Он сует нос повсюду со своим патрулем… Он вас обнаруживает… Он вас всех сцапает… Если только он не под мухой… Это ваше единственное спасение…
Между ларем и стеной было не так уж и плохо. Мы согрелись от теплого пара, шедшего от нашей насквозь мокрой одежки. В своем пальтишке я занимал немного места, стиснутый между двумя бретонцами, Ле Керомером и Бонзеллеком. Это были настоящие гиганты. Они громко храпели, покачивая головами в касках, увенчанных султанами. Я слышал и другие имена. Они пронзительно перекрикивались, чтобы не дать друг другу уснуть. «Эй, Керибен! Эй! Гарек! Ле Моэль! Чертов храпун! Ты собираешься отвечать?»
Л'Арсиль все еще продолжал свой монолог, ему приходилось орать, чтобы его было слыш-но сквозь жуткий грохот, все эти возгласы и перебранки. Он обстоятельно докладывал о навоз-ной жиже, о переполненных доверху лошадиных корзинах. Вокруг нас громоздились носилки с кучами навоза. Постепенно мы исчезали. Мы были завалены, заживо погребены.
– Бьюсь об заклад, голуби вы мои, что он уже не вернется, ваш недоумок! Он сейчас нади-рается со своим приятелем! Плевал он на все это! на вас на всех! Да он уже наверняка теплень-кий! Они оба уже здорово тепленькие! «Мой дорогой Дюратон, как ваше драгоценное здоровье? Еще по рюмочке, сокровище мое?» Терпение, лапочки вы мои! вы все тут в одной гигантской мышеловке для дураков! Он ни за что не вернется!..
Продолжая говорить, он поднялся на ноги, стоял, упираясь головой в дощатый потолок нашего убежища. Навалившись на нас животом, он возвышался над нами, нависал над нашими головами. Он прекрасно понимал, в каком мы находились положении. Затем он снова заговорил о своей работенке. Мы были уже практически завалены дерьмом, окружены величественной стеной из навоза, очерчивающей границы нашего убежища. Полное погребение.
– Я запрещаю вам курить, уроды! – вдруг заорал Л'Арсиль. – Меня от этого тошнит!
Его грубости внезапно пробудили моего соседа по убежищу.
– Что ты несешь, бестолочь? Однако мы имеем такое же право, как и все! Послушай меня, воображала! Ты, случаем, сам табачок не куришь, нет? Не ты ли главный любитель покурить на дармовщинку, нет, пакость ты этакая?…
Больше говорящий ничего не сказал, ему еще очень хотелось спать, он опять завалился всей своей тушей в глубь норы. Захрапел с новой силой. По правде говоря, нам там было совсем неплохо.
Среди всего этого дерьма нам было тепло, надежно, это даже убаюкивало. Вообще, конеч-но, было тесновато, в особенности из-за касок, шпор, палашей, которые упирались в. тело со всех сторон, вонзаясь под ребра.
Мой сосед, храпун Ламбеллюш, внезапно проснулся, подскочил как ужаленный, ремень карабина обвился вокруг его шеи, чуть не задушил.
Он выскочил из укрытия, заорал, призывая на помощь!
– Против ветра не поссышь, ребята! Я больше не могу, я возвращаюсь на пост! Скажу там, что мы забыли пароль.
– Только попробуй, чертов кретин! Сразу такое начнется! От нас мокрое место останется! Посмотришь, какой хай поднимется!
Он смирился перед угрозами, снова протиснулся в укрытие, вялый, обессиленный.