- Нет, нет, что вы, - испугался Уилсон. - Вы меня не так поняли, я просто...
Конец фразы как-то заглох. Том в это время нетерпеливо оглядывался по сторонам. На лестнице вдруг послышались шаги, и через минуту плотная
женская фигура загородила свет, падавший из закутка. Женщина была лет тридцати пяти, с наклонностью к полноте, но она несла свое тело с той
чувственной повадкой, которая свойственна некоторым полным женщинам. В лице, оттененном синим в горошек крепдешиновым платьем, не было ни одной
красивой или хотя бы правильной черты, но от всего ее существа так и веяло энергией жизни, словно в каждой жилочке тлел готовый вспыхнуть огонь.
Она неспешно улыбнулась и, пройдя мимо мужа, точно это был не человек, а тень, подошла к Тому и поздоровалась с ним за руку, глядя ему в глаза.
Потом облизнула губы и, не поворачивая головы, сказала мужу грудным, хрипловатым голосом:
- Принес бы хоть стулья, людям присесть негде.
- Сейчас, сейчас. - Уилсон торопливо кинулся к своему закутку и сразу пропал на беловатом фоне стены. Налет шлаковой пыли выбелил его темный
костюм и бесцветные волосы, как и все кругом, - только на женщине, стоявшей теперь совсем близко к Тому, не был заметен этот налет.
- Ты мне нужна сегодня, - властно сказал Том. - Едем следующим поездом.
- Хорошо.
- Встретимся внизу, на перроне, у газетного киоска.
Она кивнула и отошла - как раз в ту минуту, когда в дверях показался Уилсон, таща два стула.
Мы подождали ее на шоссе, отойдя настолько, чтобы нас не было видно.
Приближался праздник Четвертого июля, и тщедушный мальчишка-итальянец с серым лицом раскладывал вдоль железнодорожного полотна сигнальные
петарды.
- Ужасная дыра, верно? - сказал Том, неодобрительно переглянувшись с доктором Эклбергом.
- Да, хуже не придумаешь.
- Вот она и рада бывает проветриться.
- А муж - ничего?
- Уилсон? Считается, что она ездит в Нью-Йорк к сестре в гости. Да он такой олух, не замечает даже, что живет на свете.
Так случилось, что Том Бьюкенен, его дама и я вместе отправились в Нью-Йорк, - впрочем, не совсем вместе: приличия ради мисс Уилсон ехала в
другом вагоне. Со стороны Тома это была уступка щепетильности тех обитателей Уэст-Эгга, которые могли оказаться в поезде.
Она переоделась, и на ней теперь было платье из коричневого в разводах муслина, туго натянувшееся на ее широковатых бедрах, когда Том
помогал ей выйти из вагона на Пенсильванском вокзале. В газетном киоске она купила киножурнал и номер "Таун Тэттл", а у аптекарского прилавка -
кольдкрем и флакончик духов. Наверху, в гулком полумраке крытого въезда, она пропустила четыре такси и остановила свой выбор только на пятом -
новеньком автомобиле цвета лаванды, с серой обивкой, который наконец вывез нас из громады вокзала на залитую солнцем улицу. Но не успели мы
отъехать, как она, резко откинувшись от окна, застучала в стекло шоферу.
- Хочу такую собачку, - потребовала она - Пусть у нас в квартирке живет собачка. Это так уютно.
Шофер дал задний ход, и мы поравнялись с седым стариком, до нелепости похожим на Джона Д. Рокфеллера. На груди у него висела корзина, в
которой копошилось с десяток новорожденных щенков неопределенной масти.
- Это что за порода? - деловито осведомилась миссис Уилсон, как только старик подошел к машине.
- Это что за порода? - деловито осведомилась миссис Уилсон, как только старик подошел к машине.
- Всякая есть. Вам какая требуется, мадам?
- Мне бы хотелось немецкую овчарку. Такой у вас, наверно, нет?
Старик с сомнением глянул в свою корзину, запустил туда руку и вытащил за загривок барахтающуюся собачонку.
- Это не немецкая овчарка, - сказал Том.
- Да, пожалуй что не совсем, - огорченно согласился старик. - Это скорее эрдельтерьер - Он провел рукой по коричневой, словно бобриковой
спинке - Вы посмотрите, шерсть какая. Богатая шерсть. Уж эту собаку вам не придется лечить от простуды.
- Она дуся! - восторженно объявила миссис Уилсон. - Сколько вы за нее хотите?
- За эту собаку? - Он окинул щенка восхищенным взглядом - Эта собака вам обойдется в десять долларов.
Эрдельтерьер - среди его предков, несомненно, был и эрдельтерьер, несмотря на подозрительно белые лапы, - перекочевал на колени к миссис
Уилсон, которая с упоением принялась гладить морозоустойчивую шерсть.
- А это мальчик или девочка? - деликатно осведомилась она.
- Эта собака? Эта собака - мальчик.
- Сука это, - уверенно сказал Том - Вот деньги, держите. Можете купить на них еще десяток щенков.
Мы выехали на Пятую авеню, такую тихую, мирную, почти пасторально-идиллическую в этот теплый воскресный день, что я не удивился бы, если б
из-за угла вдруг появилось стадо белых овечек.
- Остановите-ка на минуту, - сказал я. - Здесь я вас должен покинуть.
- Ну уж нет, - запротестовал Том - Миртл обидится, если ты не посмотришь ее квартирку. Правда, Миртл?
- Поедемте с нами, - попросила миссис Уилсон. - Я позвоню Кэтрин. Это моя сестра, она красавица - так говорят люди понимающие.
- Я бы с удовольствием, но..
Мы покатили дальше, пересекли парк и выехали к западным Сотым улицам.
Вдоль Сто пятьдесят восьмой длинным белым пирогом протянулись одинаковые многоквартирные дома. У одного из ломтиков этого пирога мы
остановились.
Оглядевшись по сторонам с видом королевы, возвращающейся в родную столицу, миссис Уилсон подхватила щенка и прочие свои покупки и
величественно проследовала в дом.
- Позвоню Мак-Ки, пусть они тоже зайдут, - говорила она, пока мы поднимались в лифте. - И не забыть сразу же вызвать Кэтрин.
Квартирка находилась под самой крышей - маленькая гостиная, маленькая столовая, маленькая спаленка и ванная комната. Гостиная была
заставлена от двери до двери чересчур громоздкой для нее мебелью с гобеленовой обивкой, так что нельзя было ступить шагу, чтобы не наткнуться на
группу прелестных дам, раскачивающихся на качелях в Версальском парке. Стены были голые, если не считать непомерно увеличенной фотографии,
изображавшей, по-видимому, курицу на окутанной туманом скале. Стоило, впрочем, отойти подальше, как курица оказывалась вовсе не курицей, а
шляпкой, из-под которой добродушно улыбалась почтенная старушка с пухленькими щечками. На столе валялись вперемешку старые номера "Таун Тэттл",
томик, озаглавленный "Симон, называемый Петром", и несколько журнальчиков из тех, что питаются скандальной хроникой Бродвея. Миссис Уилсон,
войдя, прежде всего занялась щенком. Мальчик-лифтер с явной неохотой отправился добывать ящик с соломой и молоко; к этому он, по собственной
инициативе, добавил жестянку больших твердокаменных собачьих галет - одна такая галета потом до самого вечера уныло кисла в блюдечке с молоком.