- Одному очень опасно.
- Всего ведь девяносто миль, - сказал я. - От такого пьянчуги пользы тоже немного.
Я перегнал лодку на другую сторону порта, на пристань “Стандард-ойл”,и набрал бензину в оба бака. Туда входит около двухсот галлонов. Очень
мне не хотелось покупать столько по двадцать восемь центов галлон, но кто его знает, где придется очутиться.
С того часа, как я встретился с китайцем и взял у него деньги, вся эта история не давала мне покоя. Ночью я почти не спал. Когда я вернулся
на пристань Сан-Франциско, там меня ждал Эдди.
- Здорово, Гарри, - крикнул он мне и помахал рукой. Я бросил ему кормовую чалку, и он закрепил ее, потом взошел на борт. Он был все тот же,
длинный, мутноглазый, еще больше пьяный, чем обычно. Я не сказал ему ни слова.
- Выходит, этот тип, Джонсон, уехал и оставил нас ни с чем? - спросил он меня. - Ты что-нибудь знаешь о нем?
- Убирайся вон, - сказал я ему. - Смотреть на тебя противно.
- Братишка, да разве я не огорчен так же, как и ты?
- Убирайся с лодки, - ответил я ему. Он только удобнее устроился на сиденье и вытянул ноги.
- Говорят, мы едем сегодня, - сказал он. - Что же, тут в самом деле больше нечего делать.
- Ты не едешь.
- В чем дело, Гарри? Не стоит тебе ссориться со мной.
- Вот как? Убирайся с лодки.
- Ну-ну, полегче.
Я ударил его по лицу, он встал и полез обратно, на пристань.
- Я бы с тобой так не поступил, Гарри, - сказал он.
- Еще бы ты посмел, - ответил я ему. - Я тебя с собой не беру. Вот и все.
- Хорошо, но зачем же было бить меня?
- Чтоб ты это уразумел.
- А что же мне теперь делать? Оставаться и голодать?
- Какого черта голодать, - сказал я. - Можешь наняться на рейсовый пароход. Отработаешь обратный путь.
- Ты со мной не по-честному поступаешь, - сказал он.
- Хотел бы я знать, с кем ты поступаешь по-честному, пьянчуга, - ответил я ему. - Ты родную мать готов обжулить.
Это, кстати сказать, было верно. Но мне стало неприятно, что я его ударил. Всегда неприятно, когда побьешь пьяного. Но на такое дело я все
равно не мог взять его с собой; даже если бы и хотел.
Он побрел к воротам, длинный, как день без завтрака. Потом он повернулся и пошел обратно.
- Нельзя ли перехватить у тебя доллар-другой, Гарри?
Я дал ему пятидолларовую бумажку из денег китайца.
- Я всегда знал, что ты мне друг, Гарри. Почему ты не хочешь взять меня?
- Ты приносишь несчастье.
- Ты просто взбесился, - сказал он. - Ну, ничего, приятель. Ты еще рад будешь со мной повстречаться.
Теперь, с деньгами в кармане, он пошел гораздо быстрее, но, право, мне противно было даже смотреть, как он ступает. Он ступал так, точно
все суставы у него были вывернуты задом наперед.
Я пошел в “Жемчужину” и встретился там с агентом, и он передал мне бумаги, а я угостил его пивом. Потом я сел завтракать, и тут явился
Фрэнки.
- Это мне дали для тебя, - сказал он и передал мне что-то скатанное в трубочку, завернутое в бумагу и перевязанное красным шнурком.
Когда я
снял бумагу, там оказалась какая-то фотография, и я развернул ее, думая, что, может, это кто-нибудь на пристани сфотографировал мою лодку.
Славно. Это был крупный поясной снимок мертвого негра, у которого горло было перерезано от уха до уха и потом аккуратно зашито, а на груди
лежал плакатик с надписью по-испански: “Вот как мы поступаем с “lenguas largas”.
- Кто тебе дал это? - спросил я Фрэнки. Он указал на маленького испанца, который работает на пристани. Парнишка стоял у стойки с закусками.
- Скажи ему, пусть подойдет.
Парнишка подошел. Он сказал, что двое молодых людей дали ему это сегодня, часов в одиннадцать. Они спросили, знает ли он меня, и он сказал,
что да. Потом он отдал это Фрэнки, чтобы тот передал мне. Они дали ему за это доллар. Они были хорошо одеты, сказал он.
- Политика, - сказал Фрэнки.
- Да, да, - сказал я.
- Они думают, ты говорил полиция про свой встреча с этот молодой люди здесь утром.
- Да, да.
- Плохой политика, - сказал Фрэнки. - Хорошо. ты уезжаешь.
- Они тебе что-нибудь еще поручили? - спросил я маленького испанца.
- Нет, только передать вот это.
- Плохой политика, - сказал Фрэнки. - Очень плохой политика.
Я сложил в одну пачку все бумаги, которые мне передал агент, уплатил по счету и, выйдя из кафе, прошел через площадь и потом в ворота и был
очень доволен, когда миновал товарный склад и выбрался на пристань. Эти мальчишки нагнали-таки на меня страху. У них хватило бы глупости
вообразить, что я сболтнул кому-нибудь про ту историю. Все они такие же, как Панчо. От страха они распаляются, а когда распалятся, им хочется
убить кого-нибудь.
Я поднялся на борт и стал разогревать мотор. Фрэнки стоял на пристани и смотрел. Он улыбался все той же чудной улыбкой глухого. Я подошел к
нему поближе.
- Слушай, - сказал я. - Как бы тебе из-за этого не попасть в беду.
Он не слышал. Мне пришлось прокричать ему это.
- Мой хороший политика, - сказал Фрэнки. Он отвязал причальный трос.
Глава третья
Я помахал Фрэнки, бросившему мне концы, отвел лодку от пристани и направил ее в пролив. Английский грузовой пароход выходил в море, я
поравнялся с ним и обогнал его. Он вез большой груз сахару, и вся обшивка у него была ржавая. Какой-то лимонник в старом синем свитере смотрел
на меня с кормы, когда я проезжал мимо. Я вышел из гавани и миновал Морро и взял курс на Ки-Уэст, по прямой на север. Я бросил штурвал, пошел на
бак и свернул трос, а потом вернулся и выровнял лодку по курсу, так что Гавана сперва вытянулась за кормой, а потом понемногу скрылась из виду,
когда между нами встали горы.
Вот уже скрылся из виду Морро, потом отель “Националь” и наконец остался только купол Капитолия. Течение было небольшое по сравнению с тем
днем, когда мы последний раз выходили на рыбную ловлю, и дул совсем слабый бриз. Я увидел два смака, возвращавшиеся в Гавану, и они шли с
запада, так что я понял, что течение слабое.
Я выключил мотор. Не к чему было зря расходовать бензин. Пусть лодку пока сносит течением. Когда стемнеет, я легко ориентируюсь по маяку
Морро или, если ее отнесет очень далеко, по огням Кохимара и тогда возьму нужное направление и пойду на Бакуранао.