Жить победителями или умереть со славой...
(Святослав)
1
У костра сидели двое - мужчина и женщина. В спинуимдулизстепной
балки холодный ветер, посвистывая вдавноосыпавшихсястебляхпшеницы.
Женщина подобрала ноги под юбку, засунула кистирукврукавадрапового
пальто. Из-под вязаного платка, опущенного на глаза ее, толькобылвиден
пряменький нос и упрямо сложенные губы.
Огонь костра был не велик, горели сухие лепешки навоза, которые мужчина
давеча подобрал - несколько охапок - в балке у водопоя. Было нехорошо, что
усиливался ветер.
- Красоты природы, конечно, много приятнеевосприниматьподтрещание
камина, грустя у окошечка... Ах, боже мой, тоска, тоска степная...
Мужчина проговорил это негромко,ехидно,судовольствием.Женщина
повернула к нему подбородок, но не разжала губ, не ответила. Она устала от
долгого пути, от голода и оттого, что этот человек очень много говорил и с
каким-то самодовольствомугадывалеесамыесокровенныемысли.Слегка
закинув голову, она глядела из-под опущенного платка на тусклый,заедва
различимыми холмами, осенний закат, - он протянулся узкой щелью иужене
озарял пустынной и бездомной степи.
- Будем сейчас печь картошечку, Дарья Дмитриевна, длявеселиядушии
тела... Боже мой, что бы вы без меня делали?
Он нагнулся и стал выбирать коровьи лепешки поплотнее, -вертелихи
так и сяк, осторожно клал на угли. Частьуглейотгребиподнихстал
закапывать несколько картофелин, доставая их из глубоких кармановбекеши.
У него было красноватое, невероятно хитрое - скорее даже лукавое - лицо, с
мясистым,наконцеприплюснутымносом,скуднорастущаябородка,
растрепанные усы, причмокивающие губы.
- Думаю я о вас, Дарья Дмитриевна, дикости в вас мало, цепкости мало, а
цивилизация-то поверхностная, душенька... Яблочко вы румяное, сладкое,но
недозрелое...
Он говорил это, возясь с картошками, -давеча,когдапроходилимимо
степного хутора, он украл их на огороде. Мясистый носего,залоснившийся
от жара костра, мудро и хитро подергивал ноздрей.ЧеловеказвалиКузьма
Кузьмич Нефедов.ОнмучительнонадоедалДашеразглагольствованиямии
угадыванием мыслей.
Знакомство их произошло несколько дней назад, в поезде,тащившемсяпо
фантастическому расписанию и маршрутуиспущенномбелымиказакамипод
откос.
Задний вагон, в котором ехала Даша, осталсянарельсах,нопонему
резанули из пулемета, и все, кто там находился, кинулись в степь, так как,
по обычаютоговремени,надобылоожидатьограбленияирасправыс
пассажирами.
Этот Кузьма Кузьмич еще в вагоне присматривался к Даше,-чем-тоона
ему пришлась по вкусу, хотя никак несклоняласьнаоткровенныебеседы.
Теперь, на рассвете, в пустынной степи,Дашасамасхватиласьзанего.
Положение было отчаянное: там, где под откосом лежали вагоны, быласлышна
стрельба и крики, потом разгорелось пламя, погнав угрюмые тениотстарых
репейников и высохших кустиков полыни, подернутых инеем.
Куда было идтив
тысячеверстную даль?
Кузьма Кузьмич так примерно рассуждал, шагая рядом с Дашейвсторону,
откуда из зеленеющего рассвета тянуло запахом печного дыма. "Вы мало того,
что испуганы, вы, красавица, несчастны, как мне сдается. Я же, несмотря на
многочисленные превратности, никогда не знал ни несчастья, ни - пачетого
- скуки... Был попом, за вольнодумство расстрижен и заточен в монастырь. И
вот брожу "меж двор", как в старину говорили. Есличеловекудлясчастья
нужна непременно теплая постелька, да тихая лампа, да за спиной ещеполка
с книгами, - такой не узнает счастья... Для такого оно всегда - завтра,а
в один злосчастный день нет ни завтра, ни постельки. Для такого-вечное
увы... Вот я иду по степи, ноздримоислышатзапахпеченогохлеба,-
значит, в той стороне хутор, услышим скоро, как забрешут собаки. Боже мой!
Видишь, какзанимаетсярассвет!Рядом-спутниквангельскомвиде,
стонущий, вызывающий меня на милосердие, на желание топотать копытами. Кто
же я? - счастливейший человек. Мешочек с солью всегда уменявкармане.
Картошкувсегдастянусогорода.Чтодальше?-пестрыймир,где
столкновение страстей... Много, много я, Дарья Дмитриевна,рассуждалнад
судьбами нашей интеллигенции. Не русское это все,долженвамсказать...
Вот и сдунуло ее ветром, вот и - увы! - пустое место...Ая,расстрига,
иду играючись и долго еще намерен озорничать..."
Без него бы Даша пропала. Он же не терялся ни в каких случаях. Когда на
восходе солнца они добрели до хутора, стоящего в голой степи, безединого
деревца, с опустевшим конским загоном, собгоревшейкрышейглинобитного
двора, - их встретил у колодцаседойзлойказаксберданкой.Сверкая
из-под надвинутых бровей бешеносветлымиглазами,закричал:"Уходите!"
Кузьма Кузьмич живо оплел этого старика: "Нашел поживу, дедушка,ах,ах,
земля родная!.. Бежим день и ночь отреволюции,ногиприбили,языкот
жажды треснул, сделай милость - застрели, все равно идтинекуда".Старик
оказался не страшен и даже слезлив. Сыновья его были мобилизованы в корпус
Мамонтова, две снохи ушли с хутора в станицу. Землионнынченепахал.
Проходили красные - мобилизоваликоня.Проходилибелые-мобилизовали
домашнюю птицу. Вот он и сидит один на хуторе, скраюшкойпрозеленевшего
хлеба, да трет прошлогодний табак...
Здесь отдохнули и в ночь пошли дальше, держанаправлениенаЦарицын,
откуда легче всего было пробраться к югу. Шли ночью, днемспали,-чаще
всего в прошлогодних ометах. Населенных мест Кузьма Кузьмич избегал. Глядя
однажды с мелового холма на станицу, раскинувшую привольно белыехатыпо
сторонам длинного пруда, он говорил:
- В массе человек в наше время может быть опасен, особенно для тех, кто
сам не знает, чего хочет. Непонятно это и подозрительно:незнать,чего
хотеть. Русский человек горяч, Дарья Дмитриевна, самонадеян и сил своих не
рассчитывает. Задайте ему задачу, - кажется, сверх сил, но богатую задачу,
- за это в ноги поклонится... А вы спуститесь в станицу, с вамизаговорят
пытливо. Что вы ответите? - интеллигентка! Что увасничегонерешено,
так-таки ничего, ни по одному параграфу.