Орудиялибо
втоптаны в землю гусеницами танков,либотожесгорелив хлебахидолго
маячили пополямчерными остовами,словнобы крича раззявленными жерлами
стволов в небо.
Тем, кто остался жив и в полубезумном состоянии прибрелна полустанок,
казалось,чтонетолько артиллерия,но ивсядивизия,весь свет Божий
сгорелив адском пламени,соединившем небо с землею, которое бушевало весь
день и нехотя унималось в ночи.
Обожженные,черные от копоти люди попили воды, попадали на землю. Весь
полустанокиокрестностиегозаночьзаполнилисьвышедшими изполымя
бойцами.Уцелелоинесколькоконей.Нещаднолупцуя садящихсяназад,
падающихна колениживотных,вывозили раненых людей,подбитыеорудияс
избитыми,расщепанными люльками, с пробоинами нащитах,обнажившими серый
металл, загнутый вроде лепестков диковинного железного цветка.
Лешка донынепомнит, как его,спавшего после боя в каком-тоогороде,
подобгорелымиподсолнухами,намягкой, как оказалось,огуречной гряде,
среди переспелых, ярко-желтыхогурцов, разбудил Коля Рындин. Командир роты,
старший лейтенант Щусь оставилКолю прикухне--ворочать бачки, таскать
носилки с картошкой, мешки с крупой,с хлебом, ящикисконсервами, возить
воду, пилить дрова."Послебоя накормишь всех нас". -- "Конешно, конешно",
-- торопливо соглашался огрузший, начавший седеть Коля Рындин, которого, как
только круто становилось на передовой, командир непременно отсылал на кухню.
Все понимая, стесняясь "льгот", Коля Рындин ломил, будто конь, неблагодарную
работу. Ротный поварлучшего себе помощника и не желал. Словом, Коля Рындин
лезиз кожи, чтобы "потрафить товаришшам". И Васконяна Щусь берег, как умел
и мог,прятал, изловчившись, пристраивал его в штабдивизии переводчиком и
делопроизводителем одновременно.
ПолковникБескапустин,старыйслужака,ограниченныйвкультурном
смысле, но цельный земным умом, кВасконяну относился снисходительно. Когда
Васконянбылписаремитолмачомпринем,дивилсяего образованности,
похохатывал,какнадсуществом неземнымиредкостным чудиком.Вштабе
Васконяну сделалосьнедо шуток. Мусенок -- начальник политотдела дивизии,
считавший себя грамотней иважней всех не тольковпределах дивизии, но и
куда как дальше, терпеть непоколебимого грамотея не мог, а уж когда Васконян
сказалобисторииВКП(б), что это нечтоиное, как"филькина грамота",
"документтотальногомышления, рассчитанный нане умеющих инежелающих
мыслитьрабов", политическийначальник чутьне опупел от страха, смекнув,
что такую крамолуможет позволить себетолько такой товарищ, у которого за
спинойимеетсянадежныйщит, поэтому при первой же возможностиначальник
политотдела выперопасного грамотеяизштабногорая,опасаясь,однако,
заводить "дело" -- не сдобровать бы Ашотику.
Щусьрычал на Васконяна, когда тотявился обратно в роту, а тому горя
мало.
Щусьрычал на Васконяна, когда тотявился обратно в роту, а тому горя
мало. Они корешки его --осиповцы вместесебячувствовалиувереннейи
лучше. Понимая, что от дури ему всех не спасти -- много ее, дури-то, кругом,
-- Щусь держал при себе грамотея писарем, потому какв писари онтолькои
годился,даи писарь-то -- морока одна;путается вбумагах, отсебятину в
наградных документахнесет,но уж похоронки пишет-- зареветься -- сердце
истязает, кровью, можно сказать, своей пишет.
Коля Рындин сВасконяноми наткнулись наоборванного, исцарапанного,
закопченного Лешку,спящего нагряде, на переспелых разжульканных огурцах.
Растрясли, растолкали товарища. Лешка не может глаза разлепить -- загноились
от воспаления,конъюнктивитом назвалВасконянЛешкинуболезнь.Круглая,
яркая,многоцветная радуга, словнов цирке,кружится передЛешкой,ив
радугедвебезликиефигурывертятся,плавают,причитаютголосомКоли
Рындина: "Да это ты ли, Лешка?"
"Я,я!" -- хотел сказать Шестаков, но распухший,шершавый язык во рту
не ворочался, зев опекся,горло ссохлось.Протягивая руки, Лешка мычал, не
топытаясьобнять товарищей своих,не то просил чего-то. Ребята поняли --
воды. Протянули ему котелок с чаем, а он не может принять посудину -- полные
горсти у Лешкиссохшейся, черной крови -- острыми узлами проводов до костей
изрезаныладони связиста. КоляРындинподнес кгубам болезного котелок с
теплым чаем, но запекшиеся черные губы никак не ухватывали ободок котелка, и
тогда человек принялся лакатьводу из посудины,что собачонка. Коля Рындин
совсемзашелсяот горя. Васконянвзнял лицокнебу, бормоча молитвуво
спасениедуши итела. Молитвам научилАшотапо пути нафронт, дакогда
кантовались в Поволжье, неизменный его друг Коля Рындин.
Красавца, обугленного,с красно-светящимися глазами, друзья притартали
к командиру роты.Щусь, тожечерный,оборванный, грязный, сидел, опершись
спиной на колесоповозки и встать навстречу не смог. КоляРындин причитал,
докладывая, что вот, слава Богу, еще одного своего нашли.
-- Ранен? -- прохрипел старший лейтенант.
-- Не знаю, -- чуть отмякшимязыком выворотил Лешка, постоял, подышал,
-- все болит... -- смежив ничего не видящие глаза, со стоном ломая поясницу,
Лешка нащупал землю под колесом,приселрядом с командиром. --Вродекак
молотили меня... или на мне... как на том комбайне...
-- А-а, -- вспомнил командир.
Вместесо своимиуцелевшимибойцамии командирамиартиллеристына
машинах свезли пехотук сельскому, кувшинками и ряской покрытому ставку--
мыться,бриться, воскресать. Сказывали, собралось народу аж две сотни -- из
нескольких-то тысяч.
Когдаих, чуть отмывшихся, оклемавшихся, выстроили,командир дивизии,
генерал Лахонин упал передними на колени, силясь чего-тосказать, шевелил
судорогойсведенным ртом:"Братцы-товарищи!..Братцы-товарищи!.. Навеки
веков.