.Братцы-товарищи!.. Навеки
веков... На веки веков..."
"Экойспектакль,ей-богу! Артист из погорелого театра..." -- морщился
давнийдруг генерала майорЗарубин, но, увидев, что у форсистогомолодого
еще генерала голову просквозило сединой, тоже чуть было не расчувствовался.
ГенералуЛахонину за тот бойприсвоили звание Героя Советского Союза,
посмертно еще двум артиллеристам, командиру третьей стрелковой роты и одному
замполитуартдивизиона--забывать нельзя партию. Всеостальныебойцы и
командиры,оставшиесявживых, такжеотмечены быливысокиминаградами.
Командирспасенной армии, генерал Трофименко,умелблагодаритьи помнить
людей, делающих добро.
Лешказа Ахтырку получил второйорден"Отечественной войны", на этот
раз -- Первой степени. Ротный Щусь вместе с ним получил аж два ордена сразу:
за бои подХарьковом -- "Отечественной войны", и заАхтырку--"Красного
знамени".
Дивизияи девятая артбригада попаливместена переформировку и с тех
пор, считай, не разлучались.
Последвухмесячного блаженствавнедалекомтылубоевыесоединения
прибыли по назначению в передовые порядки, сосредоточиваясь для форсирования
Великой реки, влились в стрелковый корпус генерал-лейтенанта Лахонина.
Уцелив глазом дымокв полуопавшемдубовом лесу, сильно уже переделом,
сдобно желтеющем свежими пнями,Лешка вышел к кухне иувидел распоясанного
Колю Рындина, крушащего толстые чурки.
-- Здорово, вояка!
Колянеспеша обернулся, забряцавдвумя медалями,смахнул сподола
гимнастерки опилки:
-- А-а, землячок! Жив, слава Господу, -- подавая руку, произнес он.--
А наши все тут, по лесу, и Алексей Донатович, и Яшкин, и Талгат. И знаш ишшо
кака радость-то -- Гриня Хохлак из госпиталя вернулся!
-- Да ну-у?
-- Тут,тут. Счас они все спят. Наутре притопали. Дак ты потом приходи
повидаться.
-- Обязательно. Ну, а ты, Коля, как?
-- Да вот, Божьими молитвами, жив, -- помолчал, поворочал в топке кухни
кочергой, подбросил дроввтопку и присел на широкийпенек. -- Надо, чтоб
хлебово и чай сварились до подъема людей.
-- А повар-то че?
-- Повар спит и еле дышит, суп кипит, а он не слышит, -- улыбнулся Коля
Рындин.
-- Хорошо ему. Нашел батрака.
-- Да мне работа не в тягость. Не пил бы только.
-- А че, закладывает?
--Кажин день,почитай.Вместеснехристем-старшинойБикбулатовым
нахлещутся, фулиганничают, за бабами гоняются...
-- Что, и бабы тут есть?
--Агде их, окаянных, нету? Попадаются.Товарищстарший лейтенант,
Алексей Донатович, бил ужвкровь иповара,и старшину.Оноченьдаже
нервенный стал,навроде ба пожилым мушшыной сразу сделался. Из вьюношей без
пересадки вмушшыны.Чижалоему с нашим братом.
Из вьюношей без
пересадки вмушшыны.Чижалоему с нашим братом.В Сибире было чижало, не
легче и нафронте. Давон он, как всегда, раневсех подымается... Товарищ
капитан! Алексей Донатович! Ты как до ветру сходишь, суда заверни -- гость у
нас.
Вскореиз-задеревьев, в распоясанной гимнастерке, приглаживая волосы
ладонью, появился Щусь, издали приветливо заулыбался:
-- Здоров,Шестаков! Здорово, тезка!Рад тебя видеть живым. Какидут
дела?
--Да ничего, нормально.Старшимтелефонистомназначиливот, --и
хмыкнул: -- Сержанта сулятся дать. Глядишь, я ивасобскакаю взваниях, в
генералы выйду...
-- А что? Тот не солдат... А ну-ка, полей-ка, Николай Евдокимович.
Щусь стянул ссебя гимнастеркуи рубаху, сердобольный Коля Рындин лил
ему наспинуиз котелка,стараясьне попадать струейв глубокий шрам, в
середкебагровый,покраямсинюшный,цветом иформойпохожий на бутон
медуницы, ровно бы помеченный когтями дикого зверя -- следы от швов. На Дону
попало.Комиссованонбылна тримесяца. ВОсипово съездил исотворил
ВалерииМефодьевне второго ребенка, на этот раз парня, Василия Алексеевича.
Побывал он и в двадцать первом полку, в гостях у своего высокого попечителя,
полковникаАзатьяна.Делав полку всмыслежильямаленько подладились,
построено несколько казарм-бараков, подвалы совсем раскисли и развалились, с
едой же обстояло еще хуже, чем впрошлые времена, муштра и холод все те же,
маетсяпод Бердском народ уже двадцатьпятого года рождения--Россия не
перестаетпоставлятьпушечноемясо. Отмаялсястаршина Шпатор,кончились
земныесрокиАкимаАгафоновича. Умерон неловко, ввагонепригородного
поезда--ехалзачем-то в Новосибирск, селв уголкеитихопомер,на
повороте качнуло вагон, мертвый свалился напол, валялся в грязи, на шелухе
от семечек,средьокурков, плевкови прочего добра. Не поднимали, думали,
пьяный валяется,и каталсястаршинадотехпор,пока ночьювагоныне
поставиливдепо,уборщицы,подметающиевних,и обнаружилимертвого
старика. Завсюслужбу, завсюмаету,за тяжелую долю,выпавшуюАкиму
Агафоновичу, явлена былаемульгота или Божья милость -- полковник Азатьян
велелпривезтиизгородского морга старого служакуи похоронить со всеми
воинскими почестямина полковом кладбище.Была заминкаспохоронами -- в
карманегимнастеркиШпатора с обратной стороны военнойнакладной написано
было химическим карандашом завещание,в которомстаршинаШпатор просил не
сниматьс него нательныйкрестипохоронить егорядомсмучеником--
солдатом Попцовымлибо с убиенными агнцами, братьями Снегиревыми. Но ктой
порещель,вкоторойпокоилисьбратьяСнегиревы,ужесровняласьс
ископыченным военным плацем, а где закопан Попцов, никто не помнил.
Похоронилистаршинувозлелесочка,средимогил,визрядномуж
количестве здесь расселившихся,несмотря нато, что в учебном полку, как и
прежде, нехватало боеприпасов, все жедализалпнадмогилой,пустьи
жиденький, из трех винтовок.