И не такого языкатого, как Рико.
— Хорошо, — недобро прищурился Амарго. — Я заменю Рико. Я дам тебе воина. Отличного стрелка. Молчаливого, как скала, если его не трогать. Не менее интеллигентного, чем Торо и Эспада, и столь же спокойного, опять таки если его не раздражать специально. И если у Сорди опять будут претензии, пошли его подальше. Тоже, шишку нашли. Сегодня этот торгаш нам нужен, а завтра нет. И вообще, не нравится мне эта затея договариваться с голдианцами. Я бы лучше попробовал ткнуться в Ортан. Там можно спокойно договориться с короной и не опасаться, что тебя кинут.
— В Ортане нестабильно, — чуть качнул головой его молодой собеседник. — Там сейчас идёт такая война интриг, что соваться страшно. Король с Комиссией друг другу всяческие козни строят, и встрять сейчас между ними — все равно, что попасть в жернова. Голдианцы, конечно, могут и кинуть, но в Ортане ещё опаснее. К тому же его величество проявляет излишний интерес к нашей партии. Он, конечно, человек хороший, но ты сам говорил, что ему не следует знать лишнего. Впрочем, если ты передумал, я схожу к нему лично…
— И думать забудь. — Амарго достал из кармана сигару и откусил кончик. — Дай прикурить. Не разучился ещё?
— Нет, — чуть улыбнулся Пассионарио, поднёс руку к сигаре и прищёлкнул пальцами, из которых моментально взвился небольшой огонёк. — А кого ты дашь?
Амарго затянулся, хитро прищурился и сообщил:
— Кантора. — И довольно улыбнулся при виде резко вытянувшегося лица собеседника. — А больше некого. Ты же сам просил стрелка. Чем тебя Кантор не устраивает?
— У тебя что, для него другой работы нет? Такого специалиста в охрану — это все равно, что колоть орехи магическим кристаллом.
— Нет, — качнул головой Амарго. — Дело в том, что Кантор… Я его перевожу на другую работу. В полевой отряд жалко, это действительно будет, как ты сказал, орехи кристаллом, пусть побудет в охране. Тем более, он языки знает.
— Переводишь? А почему? Он в чём то провинился или… сорвался?
— Можно сказать, почти сорвался.
— Почти — это как?
— Это так, что если он ещё поработает, то в ближайшее время сорвётся. Он неглупый парень, и сам это чувствует. Поэтому он пришёл ко мне, рассказал все, как есть и попросил перевести его в полевой отряд. Убийца, у которого не в порядке нервы, это не убийца, а смертник.
— Нервы? А когда они у него были в порядке? И в чём это выражается? Он хоть на наркотики не присел?
— Я не замечал. А проблемы у него начались после той памятной охоты на ведьму. Что то там произошло, о чём они с Саэтой умолчали. Хотел бы я знать, что именно, но Кантор же не скажет, а у Саэты теперь не спросишь…
— А что с ней случилось? Я как то видел Гаэтано, и почувствовал, что он прямо сам не свой, что то у него случилось, но спросить постеснялся.
— Что случилось… То же, что со всеми рано или поздно случается. То ли где то ошиблась, то ли разведка подвела, но наткнулась на охрану. Первым же выстрелом — наповал. После этого Кантор окончательно сдал. Ты когда нибудь видел, чтобы он плакал? Мои ребята тоже не видели. Они потом к нему подходить боялись… И после того он стал как то странно себя вести… В общем, пусть пока в охране побудет, а там посмотрим. Может, придёт в себя немного. А нет — так я ему найду работу.
— Он даже тебе ничего не рассказал?
— Почему «даже»? Он мне просто не рассказал. Ты что, думаешь я у него вместо жилетки для слез? Он ко мне приходит, только когда ему нужен совет. А плакаться он ни к кому не ходит. Даже к священнику.
— Он что, такой рьяный атеист или так не любит плакаться?
— Он просто узнал по голосу, кто у нас священник, и поэтому к нему не ходит.
Одно дело изливать душу какому то абстрактному священнику, и совсем другое — своему товарищу по группе, которому потом придётся смотреть в глаза. Так что, никто ничего не знает. И ты не узнаешь, потому что он себе где то за границей приобрёл экранирующий амулет.
— Он вообще слишком замкнутый какой то, — сказал человек с бантиком, доставая сигарету и прикуривая все тем же способом. — Я его мало видел с тех пор, как познакомился… заново, но у меня сложилось именно такое впечатление. Замкнутый, холодный… и опасный. Как пистолет.
— Ну, Пассионарио, ты и вправду поэт! — усмехнулся Амарго. — Осталось только сесть и балладу написать — «Товарищ Кантор — человек пистолет». Ты у нас любитель революционные стихи сочинять. Ты, помнится, и его собирался к этому полезному делу пристроить.
— Так ведь я хотел, как лучше. Я ведь знал его другим… Если честно, я не подозревал, что он таким станет. Когда он отказался работать в пропаганде а попросился в боевики, я думал это у него временное следствие тяжёлого потрясения. Чего чего, а злым он никогда не был…
— А я знал, что он не станет работать в пропаганде. Правда, я надеялся, что он просто пошлёт нас куда подальше и уйдёт в неизвестном направлении, а что он попросится в боевики, я тоже не ожидал… Ну что ж, я пошёл, сообщу Кантору, что для него есть работа, и пусть приступает?
— Пусть. Может, этот Ромеро хоть теперь поумнеет и научится уважать товарищей.
— Непременно, — согласился Амарго. — Кантор большой любитель плевать на инструкции, и если Ромеро скажет ему что то вроде того, что он сказал Рико, то и драки, как таковой, не будет. Не забудь предупредить об этом Сорди.
— А ты предупреди Кантора, чтобы не вздумал убивать. А то с него станется, а Ромеро нам всё таки нужен.
— Да прям таки, невелика потеря, — Амарго недовольно поморщился и перевёл разговор на другую тему. — Как твоё ухо?
— Да ничего, все в порядке. Ты же знаешь, я умею регенерировать, так что у меня все быстро заживает. Даже следов не останется, вот увидишь.
— Да я то знаю, но ты всё таки будь как то поаккуратнее. Как можно было так обжечь ухо? Опять самостоятельно учиться пытался?
— Да нет, я просто гладил рубашку, а в это время меня москит за ухо укусил…
— Пассионарио, ты как маленький, честное слово! Вечно с тобой что то приключается. Представляю себе, что бы от тебя осталось годам к сорока, если бы ты не умел регенерировать. Ты что, не мог утюгом гладить, как все нормальные люди?
— Но я же умею. Даже если бы это бедное ухо сгорело полностью, выросло бы новое.
— И на что бы ты был похож? Ты уж хотя бы уши как то побереги.
— А ведь верно! — молодой человек звонко расхохотался. — Я и забыл, ведь новое бы выросло такое, каким оно должно быть от природы… Хорош бы я был, с разными ушами… Да ладно, не переживай. Ничего со мной не случится.
— Хотелось бы надеяться… — вздохнул Амарго и потянулся за шляпой.
— Ой! — испуганно сказала Ольга и остановилась на пороге. Меньше всего она ожидала увидеть здесь его, да ещё одного, поскольку Жака видно не было.
Его величество сидел за столом, точно, как в первый день их знакомства, и задумчиво что то чертил на листе бумаги. Увидев её, он отложил карандаш, скомкал лист и сказал:
— Ну вот, опять «ой»! Жак что, не сказал, что я здесь? Вот уж, любитель сюрпризы устраивать!
Странный какой то был у него тон, не то обиженный, не то недовольный. Ольга попыталась вспомнить, как же следует приседать перед королём согласно этикету, но, будучи в замешательстве, никак не могла собрать мысли в кучу, поэтому просто отступила на шаг, упёршись спиной в дверь, и сказала с лёгким приседанием:
— Приветствую вас, ваше величество!
Его величество резко изменился в лице и встал из за стола.