Но когда он её ударил, она ушла: терпеть физические
оскорбления от кого бы то ни было Эмма больше не собиралась. Она
вернулась в Мемфис, но не домой. Отца она увидела только на
смертном одре.
И все это время, несмотря на испытания, что ей пришлось
вынести, Эмма верила, что Раф любил её. Эта вера была
единственным, что поддерживало её. Рушилась вера в людей, в
справедливость жизни, но вера в любовь Рафа оставалась
непоколебимой.
Теперь рухнуло и это. Последняя опора разбилась вдребезги,
как и её сердце шесть с половиной лет назад.
Что же ей теперь делать? Где найти силы, чтобы притвориться,
что жизнь осталась прежней? Как ей справляться с этой жизнью
каждый день?
— Мама!
Маленькая стремительная фигурка обежала вокруг машины и
затормозила рядом с ней.
— Как ты рано! Получила работу? Можно я не буду ложиться, а
посмотрю «Отважных»? По третьему каналу, вместо кабельного? Рэнди
собирается смотреть. Можно я тоже? Ну пожалуйста. А? Можно?
Эмма устало улыбнулась и открыла дверцу. Вот она, её ходячая,
говорящая, бегающая и вертящаяся причина жить — её пятилетний
Габи. Все её горестные, полные жалости к самой себе размышления
мигом улетучились — вот ради кого она будет и дальше подниматься
каждое утро. Эмма притянула сына к себе.
Габи какое-то мгновение терпел эти объятия, потом вырвался.
Пытливо всмотревшись, он спросил:
— Ты плакала?
Эмма торопливо вытерла следы слез на щеках. Он не должен
видеть её плачущей.
— Я.., мне пришлось ехать навстречу солнцу, и глазам стало
больно.
Для доверчивого Габи этого оказалось достаточно.
— Можно я не буду ложиться, мам? «Отважных» показывают по
нашему телику! Ну можно, мам? Пожалуйста!
С тех пор как прошлым летом Рэнди побывал на игре «Отважных
из Атланты», мальчики стали страстными болельщиками этой команды.
Однако их игру показывали в основном по кабельному телевидению, а
кабельное телевидение было дорогим удовольствием, без которого они
вполне обходились.
— Рэнди будет смотреть, — настойчиво повторил Габи.
Рэнди Дженкинс был лучшим другом Габи: во-первых, они были
ровесниками и жили рядом, а во-вторых, мать Эммы присматривала за
мальчиками в будни, когда родители Рэнди были на работе. Его отец
был врачом в детской больнице, а мать — помощником прокурора
города. Поэтому они могли позволить себе кабельное телевидение.
Они могли позволить себе все что угодно. Соперничать с ними в
достатке Эмма даже и не пыталась.
— А что сказала Буля? — спросила она сына. Булей Габи называл
бабушку с тех пор, как начал говорить.
— Она сказала, чтобы я спросил у тебя.
Неудивительно, что он носился по дому как крошечное торнадо.
Эмма заколебалась. Пожалуй, если они позволят ему ловить
светлячков дотемна, посадят в теплую ванну, а потом сядут с ним
рядом перед телевизором, он уснет ещё до первой рекламы.
— Ну, хорошо. Буля на заднем крыльце? Габи кивнул, потом
крепко обнял мать.
— Спасибо, мам!
Она успокоила свою совесть, дав себе слово записать для Габи
эту игру на видеокассету.
— Ты получила работу? — спросил сын нетерпеливо.
— Ты получила работу? — спросил сын нетерпеливо.
Эмма покачала головой.
— Нет.
Мордашка у него вытянулась.
— Значит, у меня не будет собственной комнаты.
— Да, какое-то время. Мне очень жаль.
Крыша текла, так что пользоваться вторым этажом было нельзя.
Они все обитали на первом, и поэтому Габи приходилось спать вместе
с матерью в комнате, которая служила когда-то небольшой гостиной.
Плюсом было то, что отпадала необходимость в кондиционере на
верхнем этаже, что значительно снижало коммунальные расходы.
Эмма убрала прядь со лба сына.
— Пойди скажи Буле, что я приду через минуту. Хорошо?
— Хорошо, мам. — Габи выбежал из гаража. Ее сын никогда не
ходил. Он носился.
Эмма потянулась за сумкой, но рука застыла в воздухе — чего-
то не хватало. Ее папки. Где… Эмма невольно застонала — она забыла
папку в конференц-зале, в гостинице. Что Раф подумает о её
работах? Удосужится ли вообще посмотреть на них?
Надо позвонить завтра в отель, спросить, не передавал ли кто-
нибудь папку — она была дорога ей. Это был рождественский подарок
мамы в тот год, когда Эмма изучала графическое искусство на первом
курсе Мемфисского университета. Эмма не хотела терять её.
Внезапно ей пришло в голову, что папку может вернуть Раф. У
неё перехватило дыхание, но она поспешила прогнать эту мысль. Он
не потрудился связаться с ней за шесть с половиной лет, не проявил
интереса к собственному сыну, даже не позвонил ни разу. Станет ли
он утруждать себя из-за какой-то старой папки?
Эмма поднялась на крытое заднее крыльцо. Ее мать сидела в
своем любимом кресле-качалке, в тени от сгущавшихся сумерек.
Эмма положила сумку на плетеный стол и села в плетеное
кресло.
— Габи делает успехи.
— У него уже двадцать два светлячка в коробке. — Сильвия Грэй
улыбнулась. — Мне было доложено о каждом.
С ликующим криком сын Эммы бежал к крыльцу, высоко держа
коробочку с жуками.
— Двадцать три!
— Остановимся на двадцати пяти, договорились? — сказала Эмма.
— Тебе пора принимать ванну.
— Ну-у-у, мам.
— Или двадцать пять штук, или пятнадцать минут, смотря что
произойдет раньше. Ты ведь собирался посмотреть игру, разве не
так?
— Так. Ну, ладно. — Габи погнался за следующим светлячком.
— Габи сказал, что ты не получила работу, спокойно
проговорила Сильвия.
— Не получила.
— Они нашли кого-то другого?
— Нет. Я не знаю. То есть… — Эмма сделала глубокий вдох. — Ни
g` что не догадаешься, с кем я встретилась на этом собеседовании.
Никогда в жизни.
Мать бросила на Эмму встревоженный взгляд.
— С кем?
— С Рафом.
Это имя повисло между ними во влажном июньском воздухе,
словно москит, высматривающий свою жертву.
Наконец Сильвия произнесла:
— Разумеется, ты не имеешь в виду своего Рафа.
— Моего Рафа? — горько рассмеялась Эмма.