- Тебе нравится заниматься со мной любовью, но ты продолжаешь думать об этом бургундце. А я надеялся, что со мной ты не будешь даже вспоминать о нем.
- Есть вещи, которые нельзя забыть, Лоренцо! - воскликнула Фьора.
- Правда? Неужели мы настолько похожи, если ты принимаешь мои ласки в той самой спальне, в которой он сделал тебя женщиной? Значит, ты продолжаешь думать о нем, когда стонешь от удовольствия, лежа со мной? Однако в порыве страсти ты же произносишь мое имя!
- Значит, поэтому ты пришел ко мне в ночь после преступления? - прошептала с горечью Фьора. - Ради того, чтобы восторжествовать над мертвым? А я-то думала, что мы оба нуждаемся друг в друге. Получается, что мы соединились по недоразумению. Но что ты хотел доказать мне, сказав, что Карло уродливее тебя? Что я настолько неразборчива, что готова отдаться любому мужчине?
В этот момент раздался слабый голос:
- Лоренцо! Когда вдыхаешь аромат розы, разве ты задаешься вопросом, кто вырастил ее? Куда делась твоя философия?
Решил ловить момент, не так ли? Мне кажется, что ты опоздал.
Лоренцо с удивлением взглянул на раненого. Тот слегка приподнялся, опершись на локоть, и смотрел с некоторой иронией на спорящих любовников.
- Карло! Ты ли это? А я-то думал, что ты просто идиот! - изумленно воскликнул Лоренцо.
- Я знаю. Я же всегда считал тебя умным. Надо быть таким несчастным, как я, чтобы оценить такой подарок жизни. Ты же такой богатый и могущественный, которому такая женщина подарила столько счастья, не можешь понять и оценить его.
С большим усилием Карло удалось сесть.
- Будь я на твоем месте, я бы думал только о том, как сохранить ее. Но, может быть, тебя это просто не интересует...
Он попытался подняться. Фьора поспешила к нему и села рядом. Взяв Карло за плечи, она снова уложила его и вытерла своим платком пот с его лба.
- Куда вы собрались?
- Дать пищу этим воронам, - сказал он с горьким смехом. - Им не составит труда справиться со мной, потому что я и так полуживой. Они даже окажут мне услугу в некотором смысле.
- Мы пойдем вместе, Карло! Монсеньор Лоренцо никогда не был способен восстановить порядок во Флоренции во время бунтов. Это позволяло ему думать, что он живет в республике.
Презрение, прозвучавшее в голосе Фьоры, подстегнуло Лоренцо:
- Фьора, я прощаю тебе твой сарказм! Успокойтесь оба! Действительно, пора дать людям понять, кто здесь хозяин!
Не прошло и пяти минут, как на виа Ларга восстановился порядок. Дождь внезапно прекратился, и люди, толпившиеся у дворца, разошлись по своим делам. На главных улицах закрывались лавочки, потому что наступил священный час прогулки.
Женщины готовили ужин, а мужчины встречались около Дуомо, сеньории или на Меркато Веккио поговорить о делах или политике. Молодежь предпочитала встречаться на мосту Святой Троицы, на котором всегда царило оживление при заходе солнца. Довольно странно, но именно в это время от стен города исходила какая-то непонятная грусть, потому что звон колоколов был похож на голоса, раздававшиеся с небес.
Облокотившись на один из комодов, Фьора смотрела, как женщины в нарядных платьях и мужчины в камзолах совершали прогулку. Город казался действительно каким-то странным и непонятным: с одной стороны, он вобрал в себя всю цивилизацию, а с другой - именно здесь могла вдруг собраться кричащая толпа, требующая крови, оставляющая после себя трупы убитых на улицах и площадях.
Карло Пацци прикрыл глаза. Ему было плохо, и он нуждался в помощи врача. Вернувшийся Лоренцо увидел, что Фьора стояла перед Карло, держа его за руку.
- Кажется, тебе удалось разогнать их? - спросила молодая женщина. - Что ты им сказал?
- Что он умер, - ответил Лоренцо, показав на лежащее тело.
Фьора кисло улыбнулась, сказав этим все.
- Тебе этого недостаточно? - взорвался Лоренцо. - Что означает твоя улыбочка?
- Да ничего. Я только задаю себе вопрос: можешь ли ты воспротивиться когда-нибудь народному возмущению? А еще мне странно, что они не потребовали у тебя тело Карло, из которого они бы сделали чучело на могиле Джулиано.
- Почему же? Они затребовали его. Особенно старался этот самодовольный осел Лука. Я велел ему убираться и добавил, что, если еще раз увижу его во главе заговорщиков, - отправлю его в тюрьму.
- Ну а потом?
- Не изображай из себя судью, Фьора! Ты этим раздражаешь меня! Я отменил свое распоряжение прикасаться к какой-нибудь могиле. После чего сказал, что Пацци будет захоронен там, где я пожелаю... А пока я прикажу перенести его в комнату.
- Это для того, чтобы твои слуги поняли, что ты лжешь?
Вспомнил бы лучше при этом о матери и жене.
- Их здесь уже нет, я отправил их на виллу Кастелло. Ну а что касается моих слуг...
- Ладно, забудем о них! Прикажи самым надежным из слуг подготовить закрытые носилки, которые будут сопровождать люди под командованием Саваджилио. Я увезу Карло к себе, во Фьезоле. Только Деметриос сможет вылечить его.
- Ты хочешь уехать сегодня вечером? Это же безумие!
Народ возмутится, увидев эти плотно занавешенные носилки!
- Они не посмеют задать ни одного вопроса просто потому, что все знают, что я твоя фаворитка.
Подумав мгновение, Лоренцо подошел к ней, обнял Фьору и, несмотря на легкое сопротивление, зарылся лицом в ее волосах.
- Тогда мы сделаем лучше! - сказал он шепотом. - Саваджилио останется здесь, а я провожу тебя.
- Ты сделаешь это?
- А почему бы и нет? Все знают о наших отношениях, тогда что же мешает нам действовать открыто? По пути я могу услышать только шуточки относительно ночи, которую проведу с тобой. И не говори ничего! Вспомни о моем письме: каждая ночь без тебя мне невыносима...
Однако в эту ночь Фьора не была так счастлива, как в предыдущие. Она просто позволила любить себя, не отвечая на ласки своего любовника. Может быть, из-за того, что она не ощущала себя действительно раскованной. В соседней комнате, которая пустовала до сегодняшнего вечера, спал Карло, принявший снадобье Деметриоса. У него были сломаны ребра, не считая царапин на лице и голове. Но его присутствие стесняло Фьору, и умелые ласки Лоренцо не могли отвлечь ее от этой мысли.
Удовлетворив страсть, Лоренцо заметил, что никакие попытки снова возбудить ее не привели ни к чему, и он растянулся в кровати, упершись взглядом в балдахин, освещенный мягким светом.
- Тебе следовало сказать мне правду, - вздохнул он. - Ты не любишь меня больше.
- А я никогда и не говорила, что люблю тебя. Как, впрочем, и ты.
- Но мне кажется, что я доказываю свою любовь на деле?
- Нет. Ты доказываешь, что только желаешь меня, мое тело, но твое сердце при этом молчит, - заметила Фьора.
- Однако я ревнив, и несколько часов назад я чуть было не придушил этого несчастного.