— Может быть, как-нибудь отращу специально для вас. — Брюс улыбнулся. — У вас голубые глаза, Шермэйн.
— Не скоро же вы заметили, — ответила она и обидчиво надулась.
Ее шелковистая кожа такая прохладная, а губы светло-розовые, без помады. Темные волосы, зачесанные назад, подчеркивали высокие скулы и большие глаза.
— В Индии «шер» значит «тигр», — сказал Брюс, краем глаза наблюдая за ней.
Тотчас же она перестала дуться и оскалила зубы — мелкие, очень белые и чуть-чуть неровные. Широко раскрыв глаза, она скосила их на переносицу, а потом вдруг зарычала. От неожиданности Брюс расхохотался и чуть не порезался.
— Терпеть не могу женщин, которые кривляются перед завтраком. Это портит пищеварение.
— Завтрак! — воскликнула Шермэйн, спрыгнула на пол и подбежала к плите. — Чуть не опоздала. Минута и двадцать секунд. Вы меня простите?
— Только сегодня, и больше никогда. — Брюс смыл пену с лица, вытерся полотенцем и, причесавшись, подошел к столу. Шермэйн придвинула стул.
— Сколько вам сахара в кофе?
— Три куска, пожалуйста. — Брюс надбил верхушку яйца.
Шермэйн принесла кружку и поставила перед ним.
— Мне нравится готовить вам завтрак, — сказала она.
Брюс не ответил. Опасный разговор. Она сидела напротив, подперев руками подбородок и подавшись вперед.
— Вы слишком быстро едите, — заявила она, и Брюс изумленно изогнул бровь. — Но по крайней мере жуете с закрытым ртом.
Брюс принялся за второе яйцо.
— Сколько вам лет?
— Тридцать, — ответил Брюс.
— А мне двадцать, почти двадцать один.
— Зрелый возраст.
— Чем вы занимаетесь?
— Я солдат, — ответил он.
— Неправда.
— Ладно, я юрист.
— Вы, наверное, умный, — торжественно произнесла она.
— Гений. Поэтому я и здесь.
— Женаты?
— Нет… То есть был. Это что, официальный допрос?
— Она умерла?
— Нет. — Теперь ему было легче говорить об этом.
— А… — Шермэйн взяла ложку и стала сосредоточенно размешивать ему кофе. — Она красивая?
— Нет… Да, наверное.
— Где она… — начала Шермэйн и тут же добавила: — Извините. Это совсем не мое дело.
Брюс взял у нее кружку и стал пить. Потом посмотрел на часы.
— Уже четверть шестого. Мне нужно поехать и забрать Майка Хейга.
Шермэйн быстро встала:
— Я готова.
— Дорогу я знаю. Вы лучше идите на станцию.
— Я хочу поехать с вами.
— Зачем?
— Затем, вот зачем. — Шермэйн придумывала повод. — Хочу еще раз посмотреть на ребенка.
— Сдаюсь.
Брюс взял свой мешок, и они вышли в вестибюль. Бусье уже ждал их там, одетый и бодрый. Его подчиненные были готовы двинуться в путь.
— Мы с мадам Картье поедем в миссию, заберем доктора. Вернемся через полчаса. К этому времени чтобы все были в поезде.
— Хорошо, капитан.
Брюс окликнул Раффи, который стоял на террасе.
— Ты погрузил продукты и лекарства для миссии?
— Все в багажнике, босс.
— Хорошо. Приведите часовых на станцию. Скажите машинисту, чтобы стоял под парами. Двинемся, как только я вернусь с лейтенантом Хейгом.
— Есть, босс.
Брюс отдал ему свой мешок.
— Отнеси в поезд, Раффи. — Внезапно он заметил кипу картонных коробок у ног сержант-майора. — Что это?
Раффи смутился.
— Пара бутылочек пива, босс. Вдруг по пути домой пить захочется.
— Ну ладно! — улыбнулся Брюс. — Поставь их в безопасное место и не выпей все до моего возвращения.
— Сохраню для вас одну-две, — пообещал Раффи.
— Пойдемте, тигрица, — обратился Брюс к Шермэйн и повел ее к автомобилю. Она снова села почти вплотную к Брюсу, подвернув под себя ноги, как раньше.
Они проехали дамбу. Шермэйн прикурила две сигареты и одну отдала ему.
— Рада буду отсюда уехать, — сказала она, глядя в окно на болота и утренний туман, клочьями висящий над зарослями осоки. — Я разлюбила это место, когда умер Поль. Ненавижу болота, москитов, джунгли. Я рада, что мы уедем.
— Куда вы собираетесь? — спросил Брюс.
— Еще не знаю. Назад в Бельгию, наверное. Куда-нибудь подальше от Конго. Подальше от этой жары, туда, где спокойно дышится. Подальше от болезней и страха. Туда, где не нужно никуда бежать, где человеческая жизнь имеет смысл. Подальше от убийств, поджогов и насилия.
Она глубоко затянулась сигаретой, глядя вперед на зеленую стену леса.
— Я родился в Африке, — сказал Брюс, — в то время, когда молотком судьи еще не служил приклад винтовки, еще до того, как стали голосовать автоматной очередью. — Он говорил тихо, почти скорбно. — До ненависти. Но сейчас я не знаю. Я еще не думал о будущем. — Какое-то время он молчал. Они подъехали к повороту на миссию, и Керри повернул руль. — Все так резко поменялось. Я даже не понимал, насколько резко, пока не приехал сюда, в Конго.
— Вы собираетесь остаться здесь, Брюс? Я имею в виду здесь, в Конго?
— Нет, — ответил он, — с меня хватит. Я даже не понимаю, за что воюю.
Он выкинул окурок в окно. Впереди показались дома миссии.
Брюс остановил машину у больницы, и они сидели молча некоторое время.
— Должен быть какой-то другой край, — прошептал он. — Если он есть, я его найду.
Он открыл дверцу и вышел. Проскользнув под рулем, Шермэйн последовала за ним. Они шли совсем рядом — девушка оказалась чуть выше его плеча. Она случайно коснулась его, и Керри поймал ее руку. В ответ Шермэйн сжала его ладонь.
Майк Хейг и отец Игнаций проводили осмотр в женской палате и настолько углубились в работу, что не услышали, как подъехала машина.
— Доброе утро, Майкл! — окликнул Брюс. — Что за маскарад?
Майк Хейг поднял голову и улыбнулся:
— Доброе утро, Брюс. Здравствуйте, Шермэйн.
Затем он окинул взглядом свое потертое коричневое облачение.
— Взял напрокат у Игнация. Немного длинновата, да и в поясе тесна, но зато больше подходит для больницы, чем военный камуфляж.
— Вам идет, доктор Майк, — сказала Шермэйн.
— Приятно слышать, что меня снова так называют. — Улыбка наполнила его лицо. — Вы, наверное, хотите взглянуть на ребенка?
— Как он?
— И мать, и младенец в полном порядке, — уверил он и повел Шермэйн по проходу между кроватями. С каждой подушки их провожали огромные любопытные глаза под черной шапкой кучерявых волос.
— Можно его взять на руки?
— Он спит, Шермэйн.
— Ну очень вас прошу!
— Думаю, это для него не смертельно. Хорошо, берите.
— Брюс, посмотрите, какой хорошенький!
Она держала крошечное черное тельце у груди, и ребенок, заерзав, стал маленьким ртом инстинктивно искать сосок.