Далее Клод пишет, что в Париже человек «живет слишком быстро, как мышь под кислородной маской», и, скорее всего, умрет в тридцать лет. Моя сестра — кладезь всех генеалогических сведений — сообщила мне, что Клод родился в 1884 году (это значит, что во время пребывания в Париже ему было двадцать четыре или двадцать пять) и дожил только до сорока двух лет. Быть может, все дело в этом парижском кислороде.
Алессандро только что вернулся после беседы с Флораном — тот в отчаянии. Заглянув в Фейсбук, он обнаружил, что предмет его обожания, официантка из Италии, сменила свой статус. Она «состоит в связи»! Флоран с грустью сказал, что она намеренно не сказала ему об этом лично, и оскорблен ее скрытностью. Я считаю, что, учитывая его скудный итальянский и ее несуществующий французский, она могла так и не узнать о его страсти — не говоря уже о честных намерениях. В конце концов, он ведь даже не воспользовался романтическими фразами, которым его научил Алессандро.
Сегодня утром в Париже (и в нашей квартире) так темно и тихо, что у меня возникло ощущение, будто я совсем одна. Небо цвета серой фланели, и мрак нарушает лишь мансардное окно еще одной особы, которая рано встала. Женщина, живущая в этой мансарде, выкрасила свои стены в желтый цвет, и отраженный свет похож на весенний крокус. Если бы свет мог звучать, ее окно сыграло бы концерт.
Сегодня мы проходили мимо витрины магазина, за которой видна комната, где полно голых манекенов с сосками (как заметила Анна) и слишком уж идеальными фигурами. Они стояли группами, болтая и попутно демонстрируя, что умеют поднять руку или слегка наклониться. Только на одном манекене было короткое черное платье для коктейля и парик с беспорядочно разметавшимися локонами. Эта дама-манекен сидела, вызывающе скрестив ноги, и из-за великолепия ее платья и парика остальные почему-то казались в пятьдесят раз обнаженнее и эротичнее.
Этот год мы начали, как любая современная американская семья: с многократных звонков по сотовому. Однако я несколько месяцев назад случайно оставила свой на столике в Лондоне и так и не купила новый. Жизнь без телефона становится более раскованной, одинокой и яркой. Моя семья этого не понимает. «А если мне понадобится с тобой поговорить?» — причитает Анна. «Ведь мы уже заплатили за него по договору», — возмущается Алессандро. Но я упрямо остаюсь «вне зоны доступа».
Я случайно явилась свидетельницей марша протеста, организованного профсоюзами. Он совсем не похож на те, что я видела в Соединенных Штатах. Протестующие не спеша шли маленькими группами, потягивая кофе. Они не выкрикивали «раз, два, три» — так подбадривают себя американцы. В каждой четвертой или пятой машине играла музыка, так что, идя мимо них в противоположную сторону, я услышала рок, рэп и, наконец (из машины ассоциации больниц), Генделя.
Я пытаюсь научить Анну не связываться с очень хорошенькой и очень вредной девочкой в ее классе. Эту «Королеву пчел» зовут Беатрис. Анна стремится дать ей сдачи, что только ухудшает положение. Сегодня утром я спросила, входит ли Домитилла в число придворных королевы. Выяснилось, что Домитилла не «крутая», и эти маленькие пчелки буквально ею помыкают. К ужасу Анны, я объявила, что мы пригласим Домитиллу к нам в гости поиграть.
Моя любимая статуя в Париже — скульптурная группа Буассо «Ля Дефанс дю Фуайе» на Эспланаде Инвалидов.
Алессандро сказал мне, что «foyer» означает очаг. Это объясняет, почему месье, высокий и смелый, стоит, готовый сражаться с драконами, а жена и ребенок прячутся у него за спиной. Он очень стройный, и на нем ничего нет, кроме набедренной повязки. С точки зрения американцев, он похож на одного из первых исследователей — особенно если учесть, что у него один мокасин. Но есть одно важное различие: он сохранил (и подровнял) свои роскошные французские усы.
У Анны и у меня болит горло — я считаю, это из-за того, что мы мерзли два дня, пока вчера не исправили паровой котел. Она уютно устроилась рядом со мной и время от времени читает вслух из книги о Гарри Поттере (для Анны чтение — занятие коллективное).
«Полуденное солнце висело на небе совсем низко», — читает она, а потом говорит: «Мне это нравится, потому что солнце действительно ни к чему не подвешено — это круто».
Спасибо вам, Дж. К. Роулинг, за то, что научили хотя бы одну одиннадцатилетнюю девочку радостям образного языка!
Вчера днем к нам пришла Домитилла, главный враг Анны. С тех пор как Домитилла под влиянием порыва ударила Анну, она стала для моей дочери персоной нон грата. Но — о чудо! — эти двое мирно играли несколько часов подряд. «Она меня любит, — сообщила Анна после. — И я подумываю о том, не полюбить ли и мне ее».
Новогоднее решение Луки — перейти в десятый класс. Перевод сложных глагольный форм с латыни на итальянский (на котором он бегло говорит, но спрягает с трудом); создание подробных архитектурных чертежей; пьесы для одного актера на французском… Да, этот год был тяжелым испытанием для Луки. И он первый заявил, что ему ни к чему так напрягаться. Но сегодня он прекрасно сдал экзамены по классическому театру и математике!
Годами, пока я растила детей, мне приходилось отказываться от ванны и наскоро мыться под душем. Я не могла даже спокойно сходить в туалет, чтобы за дверью кто-нибудь не ныл! А теперь, как только Анна укладывается спать, я ищу прибежище в горячей воде. Страницы романов в мягкой обложке закручиваются от пара, как в ту пору, когда мне было пятнадцать. Я чувствую, как мое тело становится сильным, свежим и здоровым.
Сегодня утром, когда мы с Анной шли по узкой улочке, направляясь в школу, было почти совсем темно. И вдруг огромная стая скворцов спустилась и пролетела у нас над головой — между домами справа и консерваторией слева. Их крылья чернели на фоне жемчужного неба. Добравшись до тупика улицы Консерватории, они дружно повернули и полетели обратно — так близко, что мы слышали шум их крыльев. Словно ангелы спустились проведать парижскую улицу, растянувшуюся на два квартала.
Анна пришла из школы вся в слезах. На нее кричали на уроке французского за то, что она забыла домашнее задание, на уроке итальянского — за то, что тайком читала Гарри Поттера, на уроке математики — за то, что неправильно решила задачи. На перемене ее оставили в классе за то, что она разругалась с мальчиком, написавшим ее имя на доске (неясно, что заставило его это сделать).
— Был только один хороший урок — английского языка, — заявила она. — Я единственная правильно написала: «Оранжевая сумка находится в спальне».
Уж извините, но я не выразила восторгов по этому поводу.
Вчера у нас ночевала Николь, подруга Анны.