Поэтому мы с Анной уселись и принялись читать вслух Инид Блайтон, закусывая хрустящим багетом с вкусным маслом и солью. Мы ели и читали. Читали и ели. К тому времени, как наши мужчины разобрались с алгеброй, в доме не осталось хлеба, а у нас в животе — места для обеда.
Парижская жизнь компактная и тихая. Отправив детей в школу, я алчно думаю о том, сколько у меня есть часов до их прихода. Я пришла к выводу, что тишина и время — самое драгоценное из всего, что существует в мире.
Вчера мы бродили по залам аукциона в «Отеле Друо». Я влюбилась в кушетку «для обмороков» эпохи Регентства, обитую парчой кремового цвета с рисунком из клонящихся головок роз. Я сразу же представила себе вереницу своих героинь, грациозно опускающихся в обмороке на эту кушетку.
Парижане отступают в сторону, когда открываются двери вагона, и ждут, чтобы вышли пассажиры, а не проталкиваются вперед. Они выстраиваются в очередь в магазине. По-видимому, я — единственный пешеход в Париже, нарушающий правила. Но как только парижанин оказывается за рулем, все меняется. Стоит ему простоять в пробке больше тридцати секунд, и он превращается в берсеркера и сигналит до тех пор, пока соседние дома не начинают трястись.
Вчера я немного постояла на холоде, наблюдая за стариком, игравшим на шарманке. Его огромный рыжий кот спал сверху на инструменте, прикрытый маленькой овечьей шкурой. Туристы давали старику евро, желая сфотографироваться. Меня это удивляло. Я пыталась вообразить демонстрацию слайдов по возвращении домой. «А это Дорис, она стоит рядом со старым французом, играющим на шарманке».
Где-то высоко, в молочно-белом небе, снежинки соединяются и мягко падают на землю хлопьями. Тысячи коробочек хлопка пытаются сбросить семена на улице Консерватории.
Вчера вечером Анна занималась перестановкой в своей комнате. Она разделила полки на «книги, в которых есть девочки», «книги, в которых случается плохое» (главным образом сказки) и «книги на каждый день» (Джуни Б. и Инид Блайтон). Я бросила взгляд на свои полки. У меня есть «книги со счастливым концом» и «книги, подсказывающие мне, как быть счастливой».
Мы провели время после полудня в Музее искусств и ремесел — чудесном музее в 3-м округе. Там есть все — от карет эпохи Регентства до раннего компьютера «Эппл». Мы видели куклу-автомат, которой восхищалась Мария-Антуанетта (она может исполнять восемь мелодий!), и самый первый спутник, который транслировал всему миру шаги Нила Армстронга на Луне. Луку особенно завораживали такие предметы, как айпод: мы ими сейчас пользуемся, но им уже нашлось место в музее.
Всю свою жизнь я слышала о маятнике Фуко, но не знала, что это такое, пока не увидела первоначальный вариант в Музее искусств и ремесел. Маятник раскачивается над столом, и когда Земля поворачивается на своей оси, совсем незаметно поворачивая стол, маятник меняет положение, в конце концов опрокидывая маленькую металлическую болванку. Мы смотрели… смотрели… Когда болванка со звоном упала набок, мне на секунду показалось, будто земля накренилась у нас под ногами.
«Марьяж Фрер» — чайная фирма, основанная в 1854 году.
Они держат чай в огромных жестяных коробках, на которых написаны чудесные названия. Я купила «Чай одиноких поэтов» для моего отца (одинокого поэта), а себе — «Эрл Грей френч блю» в пакетиках. Чай одиноких поэтов взвешивается на медных весах, а чайные пакетики, как выяснилось, сделаны из тонкого муслина.
Сегодня я повела Алессандро в Музей Ниссим де Камондо. Я решила, что моим самым любимым портретом из всей коллекции будет «Вакханка» Элизабет-Луизы Виже-Лебрен в большом кабинете. Ее обнаженное тело сияет, и лишь на колени наброшена шкура леопарда. Портрет другой обнаженной женщины Моисей поместил над своей кроватью в алькове. Судя по его любви к изображениям ню и членству в клубе эпикурейцев, Моисей был чувственным человеком. Тем более печально, что его жена сбежала с итальянским тренером лошадей. Алессандро считает, что поскольку тренер был
Мы с Алессандро смотрели видеофильм об истории семьи де Камондо и музея, и я опозорилась, заплакав в окружении невозмутимых французов. После того как жена Моисея сбежала с бароном, он сам воспитывал своих маленьких детей с рвением современного папаши-домоседа. Но после того, как его единственный сын, второй лейтенант Ниссим де Камондо, погиб на Первой мировой войне, он стал отшельником. Моисей умер в 1935 году, подарив свой дом стране, усыновившей его, и завещав устроить в нем музей. Когда началась Вторая мировая война, его единственная дочь Беатрис не могла поверить, что ей и ее детям грозит опасность. В конце концов, ее отец оставил свой дом государству, а брат отдал жизнь, защищая Францию. И тем не менее Беатрис, ее мужа Леона и их двоих детей, Фанни и Бертрана, отправили в Аушвиц. Никто из них не вернулся. Баснословные коллекции Моисея, серебряные блюда, выполненные по заказу русской императрицы Екатерины II, мебель, покрытая тонким листовым золотом, не смогли купить ему самое важное достояние из всех: безопасность его детей. Написав эти слова, я изменила мнение: в моих слезах не было ничего постыдного.
В роскошном универмаге «Прантам» я стояла на эскалаторе позади женщины в темно-зеленом пальто с бархатными лацканами. В руках у нее была сумка… И какая сумка! Это была большая темно-розовая хозяйственная сумка. Меня словно ударило током — точно так же в детстве на меня подействовала говорящая кукла. Увидеть ее значило возжелать. Я поднялась на одну ступеньку, чтобы прочесть ярлык. Гуар. По-видимому, еще больший эксклюзив, чем Вюиттон. Существует с 1853 года… и является Королем Хозяйственных Сумок.
Алессандро вернулся домой после итало-французской беседы с Вивианой и рассказал мне, что они сравнивали своих студентов: у Алессандро — в Рутгере, у нее — в Университете «Пари-Эст Марн-ля-Вале». Вивиана сказала, что ее студенты разучились правильно писать, в то время как Алессандро полагает, что его студентов никогда этому и не учили. Я тоже разучилась правильно писать: поскольку могу дать компьютеру команду проверить правописание, то просто больше не утруждаю себя этим.
Вчера вечером мы с Алессандро сходили в ресторан, где было полно влюбленных парочек (что всегда создает очаровательный фон), а шампанское имело вкус яблок. Вечер был бы идеальным, если бы не еда. Ризотто Алессандро скорее походило на рисовый суп; моя утка была недостаточно приправлена; пирог с грушами пересушен. А теперь самое удивительное: такое здесь часто случается. Эта нация блестящих поваров терпит множество посредственных ресторанов — а в этом даже не было ни одного туриста, чтобы оправдать низкий уровень.