— Да где же наконец тот стринг — ну, табунок тот? — забеспокоился Мэк.
— Не знаю.
— Что ж, будем сидеть до упора.
Мэк приложил палец к уху. Рука помощника аукциониста взметнулась вверх. Высокие динамики, перекрывая друг друга, квакали голосом аукциониста. Я говорю, шесть, грю шесть, рю шесть. Кто семь? Не слышу. Кто скажет «семь»? Ага! Уже семь. Теперь, значит, семь, семь, семь…
— Смотри, смотри на его руку!
— Да вижу я.
Конь поднялся в цене до семи, потом до семи с половиной и до восьми сотен. Потом и до восьми с половиной.
— Смотри, какая активность, а? — сказал Орен. — По всему торгу.
— Зрителей просто нет. Сплошь торговцы.
— Ну, это уж… не в нашей власти. Как думаешь, какова этому коньку цена?
— Откуда ж я знаю. За сколько продадут, такова и цена. А, Джон-Грейди?
— Мне он понравился.
— Лучше бы они вперед тот табунок пустили.
— A ведь цифру-то вы небось уже наметили.
— Наметил.
— Так это же тот самый конь, что был в паддоке!
— А послушать его, вроде джентльмен.
На восьми с половиной сотнях ставки застопорились. Аукционист выпил воды.
— Это прекрасный конь, ребята, — сказал он. — Вы просто что-то не врубаетесь.
Жокей проехался на нем, развернулся и подъехал на прежнее место. Он правил им без узды, одной веревкой вокруг конской шеи, но легко развернул и остановил.
— Я вот что вам скажу! — крикнул он публике. — Мне от него ни цента не обломится, но это классный конь, и он обучен аллюрам.
— Одна только вязка с его мамочкой, — вновь раздался голос аукциониста, — вам обойдется в тысячу долларов. Ну что приуныли, соколики?
Его помощник поднял руку:
— Есть девять, есть девять, есть девять. А девятьсот пятьдесят не слабо́? Сот пятьде-сят-сят-сят. Вот: девять с половиной. Девять, да уже и с половиной!
— А можно мне сказать кое-что? — вступил в разговор Джон-Грейди.
— Дык отчего ж нет-то?
— Вы покупаете его не на продажу, верно?
— Нет, не на продажу.
— Тогда, думаю, коня, который глянулся, надо купить.
— А ты о нем, вижу, соскучился.
— Да, сэр.
Орен покачал головой, вытянул шею и сплюнул. Мэк сидит смотрит в записи.
— Все это дорого мне обойдется, как ни крути и с какого боку ни глянь.
— Ты о коне?
— Да нет, ну при чем тут этот чертов конь!
Ставки поднялись до девятисот пятидесяти, потом до тысячи.
Джон-Грейди искоса посмотрел на Мэка, перевел взгляд на торжище.
— А вон — видали, там сидит один, в клетчатой рубашке, — сказал Мэк. — Я его знаю.
— Я тоже, — сказал Орен.
— Вот бы я посмеялся, если они выкупят назад коня, которым сами же торговали.
— Я бы тоже.
В итоге Мэк купил коня за тысячу сто.
— Так с вами кончишь приютом для нищих, — сказал он.
— А конь-то как хорош! — сказал Джон-Грейди.
— Я знаю, как он хорош. Не надо пытаться меня утешить.
— Не слушай его, сынок, — сказал Орен. — Ему приятно слушать, как ты его коня нахваливаешь, просто боится сглазить, вот и все.
— Как думаете, на сколько меня нагрел на этих торгах тот старый жердяй?
— Да мне так кажется, что ни насколько, — сказал Орен.
— Может, на следующих собирается.
Служитель в это время прибивал пыль на торжище, поливая его из шланга. После этого в ангар впустили стринг — табунок из четырех коней; Мэк купил и их тоже.
— Аки тать в ночи, — возгласил аукционист. — Из четырех первый. Продан за пять с четвертью.
— Думаю, могло быть и хуже, — сказал Мэк.
— Выйдя на дождь, как не вымокнуть?
— Эт-то-очно.
Тут служитель вывел следующего коня.
— Вот этого коня запомни, Джон-Грейди.
— Да, сэр. Я их всех запоминаю.
Мэк стал листать свои записи:
— Как заведешь себе привычку все записывать, тут же перестаешь что-либо помнить.
— Так ты привычку записывать почему завел-то? Потому и завел, что ничего не помнил, — сказал Орен.
— Этого мелкого конька я знаю, — сказал Мэк. — Ох, как хотелось бы продать его Вольфенбаргеру.
— А я думал, ты собираешься оставить его в покое.
— Да он же нам опять тут цирк устроит!
— Это взрослый конь, чашечки на окрайках его нижних резцов уже сточились, ему примерно восемь лет, — возгласил аукционист. — И как тягловый хорош, и как рабочий ковбойский, да и сто́ит он, уж конечно же, подороже той цены, что объявлена стартовой.
— Он должен, просто обязан купить этого коня. Ради такой цели я пошел бы на что угодно, но только чтобы не впрямую. Уж этот-то покажет ему, где раки зимуют.
Жокей в жесткой манере проехался перед трибунами вперед и назад, резко осаживая коня и заворачивая ему голову назад.
— Пять, пять, пять, — взывал аукционист. — Это хороший конь, ребятки. Здоровый гарантированно. Работает четко. Бегает прямо, как кот по дымоходу. Ага, вот уже пять с половиной, с половиной, с половиной!
Мэк потянул себя за мочку уха.
— …пять с половиной, ага, уже шесть, уже шесть, — заметил его движение аукционист.
С лица Орена не сходила гримаса отвращения.
— Да ладно! — сказал Мэк. — Нельзя уж мне немного постебаться над придурком!
Тем временем конь вырос в цене до семи сотен. Его владелец на трибуне встал.
— Я чего хотел сказать-то, — начал он. — Если кто сможет заставить его выплюнуть удила, я его тому даром отдам.
Конь вырос до семи сотен, потом до семи с половиной и до восьми.
— Джон-Грейди, а ты слыхал про пастора — как он одному придурку слепую лошадь продал?
— Нет, сэр.
— Все свои действия он всегда оправдывал Писанием. Ну, к нему подступили, все хотят знать, почему он с парнем так поступил, а он им: «Парень-то не местный. А в Писании сказано: „Пришлец, поселившийся у вас, да будет для вас то же, что туземец“. Я что, с туземцем чикаться буду?»
— По-моему, вы мне это уже рассказывали.
Мэк кивнул. Порылся в своих записях:
— Он явно не знал, как быть с этим табунком. Невооруженным глазом видно было, как он ломает голову.
— Да, сэр.
— Но уж сейчас-то он созрел купить какую-нибудь лошадь.
— Возможно.
— Слушай, сынок, ты в покер играешь?
— Ну, разок-другой бывало… Да, сэр.
— Как думаешь, эта лошадь может уйти меньше чем за тысячу?
— Нет, сэр. Позвольте в этом усомниться.
— А если через тысячу перескочит, то намного ли?
— Не знаю.
— Вот и я тоже не знаю.
Мэк дважды поднял цену лошади — с восьми сотен до восьми с половиной и с девяти до девяти с половиной.