Но и этим дело не заканчивается, потому что тело Иова покрывается язвами, отчего каждое движение причиняет невыносимую боль. Сидя в пепле, сокрушенный горем, Иов скребет себя куском черепицы и в ужасе и тоске спрашивает Господа, почему все это случилось с ним.
Друзья Иова думают, что знают ответ: Иов согрешил. Вилдад Савхеянин уверен, Бог не убил бы детей Иова, если бы они – или он сам – не совершили чего-то очень неправильного. «Бог не отвергает непорочного», – утверждает Вилдад. Софар Наамитянин идет еще дальше, намекая, что преступления Иова должны быть ужасны, и Бог великодушен в наказании своем, потому что он всегда прощает в большей степени, чем наказывает.
Иов отметает эти объяснения. По его словам, «напоминания ваши подобны пеплу; оплоты ваши – оплоты глиняные». Он знает, что не грешил. Почему же тогда на него свалилось столько бед? Почему Бог оставил его? Да и существует ли Бог вообще?
Наконец, после долгих дебатов, которые вели люди между собой, Яхве решает сам ответить Иову. Из пустыни приходит буря, и из нее гремит голос разъяренного Бога: «Кто сей, омрачающий Провидение словами без смысла? Препояшь ныне чресла свои, как муж: Я буду спрашивать тебя, и ты объясняй Мне: Где ты был, когда Я полагал основания земли? Скажи, если знаешь… По какому пути разливается свет и разносится восточный ветер по земле?.. Из чьего чрева выходит лед и иней небесный – кто рождает его?.. Знаешь ли ты уставы неба?.. Твоею ли мудростью летает ястреб?.. Можешь ли ты удою вытащить левиафана?..»
На прямой вопрос Иова: отчего Господь не отвечает ему, следует непрямой ответ, в котором божество обстоятельно расписывает, как мало люди знают о чем-либо. Хрупкие, ограниченные существа, да разве могут они понять пути Господни? – вопрошает Он. А с учетом их невежества, какое они имеют право использовать такое выражение, как «
Через тысячу лет после того, как Иов получил урок от Бога, другой еврей Бенедикт Спиноза взял на себя труд перевести те же доводы в более доступную форму.
Спиноза отвергал образ человекоподобного Высшего существа, которое может говорить со своим народом с вершины горы и восседать на облаках. Для него «Бог» представлял собой научный термин для обозначения силы, которая создала вселенную, первопричины или, как предпочитал говорить сам философ, « причинасамой себя»,causa sui.
Как философская конструкция, этот Бог предлагает Спинозе утешение. В минуты отчаяния или невзгод философ рекомендовал иначе взглянуть на ситуацию – как бы в космической перспективе – согласно его знаменитому и поэтическому высказыванию, «с точки зрения вечности», sub specie aeternitatis.
Зачарованный научно-техническими достижениями своего века – и, прежде всего, телескопами и полученными с их помощью знаниями о других планетах, – Спиноза предполагает, что мы можем использовать наше воображение, чтобы выйти за пределы тела и попытаться подчинить свою волю законам вселенной, пусть намерения у нас прямо противоположные.
Это не так уж далеко от совета, который Господь дал Иову: вместо того, чтобы пытаться исправить положение, в которое мы попали из-за обрушившихся на нашу голову несчастий и унижений, настаивая на недооценке нашей значимости, лучше постараться осознать и оценить нашу основополагающую ничтожность. Опасность жизни в лишенном Бога обществе состоит в том, что нет больше напоминаний о сверхъестественном, потому мы остаемся неподготовленными к разочарованиям и возможной гибели. Когда Бог мертв, человеческие существа – в ущерб себе – рискуют занять главенствующее положение. Они воображают себя хозяевами собственной судьбы, попирают природу, забывают ритмы земли, плюют на все важное и ценное, что выскальзывает из их рук, – до того момента, покуда жестко не наткнутся на острые углы реальности, и вот тут-то и наступает катастрофа.
Нашему секулярному миру недостает ритуалов, которые мягко вернули бы нас на положенное нам место. Этот мир исподтишка побуждает нас думать, будто именно текущий момент и есть высшая точка истории, а достижения людей – мера всего сущего… Именно самомнение и толкает нас в пучину озабоченности и зависти.
Религия, прежде всего, символ того, что превосходит нас, она показывает нам преимущества признания нашей ничтожности. Она находит полное взаимопонимание со всеми аспектами существования, которые спасают нас от иллюзии, будто мы – пуп земли: ледниками, океанами, микроскопическими формами жизни, новорожденными или торжественным языком «Потерянного рая» Мильтона: «Потоп и вихри бурного огня…» Если в нашем мире есть что-то более крупное, древнее и великое, чем мы, это не унижение. Наоборот, принимать это надобно с облегчением, поскольку в этом случае наши безумные честолюбивые надежды не уничтожат нашу жизнь.
Религия проницательнее философии в понимании, что недостаточно просто прописывать идеалы в книгах. Конечно, не хотелось бы и желать чего-то еще, если бы мы могли, равно верующие и неверующие, постоянно видеть все sub specie aeternitatis, но мы практически наверняка забудем эту привычку, если только нам не будут твердо и настойчиво об этом напоминать.
Одна из самых хитроумных методик религии – постоянное напоминание о сверхъестественном, на утренней молитве и на недельной службе, на празднике жатвы и при крещении, на Йом Кипур или в Вербное воскресенье. Светскому миру недостает эквивалентного круга напоминаний, когда мы хотя бы в воображении можем отстраниться от обыденности и измерить наши жизни по другой, более масштабной, космической шкале.
Если в системе такой переоценки удастся найти какой-то общий эталон и для атеистов, и для верующих, вероятно, это будет природный феномен, упомянутый и в Книге Иова, и в «Этике» Спинозы: звезды. Именно наблюдая за ними, секулярный мир получает оптимальную возможность ощутить искупительное чувство благоговения.
Ученые, официально ответственные за наблюдения за звездами, редко признают их терапевтический эффект, и это недальновидно. Сухим научным языком космические агентства информируют нас о характеристиках и траекториях небесных тел, но редко рассматривают астрономию как источник мудрости или помощника в уменьшении страданий.
Наука должна служить нам не только тем, что помогает контролировать какие-то части этого мира. Ей надо взять на себя и другую функцию: показывать нам то, что никто никогда не сможет взять под контроль. Тогда мы будем ежедневно медитировать, представляя себе не Бога, как делают верующие, а девять с половиной триллионов километров, которые составляют один световой год, или, может, яркость самой большой из известных нам звезд галактики, которая называется Эта Карина, она находится на расстоянии семи с половиной тысяч световых лет, в четыреста раз больше Солнца и в четыре миллиона раз ярче.