Ветер приносил с холмов запах сосен, в котором к пронзительному аромату смолы примешивался приятный дух вонючкина гнева, несмотря на расстояние, напоминавший запах азалий. Джозеф почти забыл о цели своей поездки, когда холмы протянули к нему свои нежные руки, а горы стали податливы и настойчивы, как полусонная возлюбленная. Поднимаясь по склону, он чувствовал тепло земной поверхности. Вскидывая свою большую голову, Лоскуток, вытянув ноздри, с усилием выдыхал воздух, тряс гривой, поднимал хвост, танцуя, несколько раз брыкнулся и вставал на дыбы, словно настоящая скаковая лошадь.
Джозеф подумал про Элизабет, и ему захотелось узнать, что она делает. Он не вспоминал о ней с того момента, как увидел Томаса, который, стоя в свете фонаря, ожидал его. «За ней присмотрит Рама», — подумал он.
Длинный пологий склон закончился, начался тяжёлый и крутой подъём. Лоскуток прекратил свои забавы и склонил голову к передним копытам, которыми переступал медленно и осторожно. Островерхие сосны, вонзавшиеся в небо, по мере продвижения вперёд становились всё выше и выше. Рядом с тропинкой послышался шум воды, стекающей в долину, а затем дорогу преградила сосновая роща. Её чёрная громада стеной встала на пути. Джозеф повернул направо и попытался вспомнить, как далеко до широкой тропы, которая вела к середине леса. Теперь Лоскуток пронзительно заржал, затопал копытами и замотал головой. Когда Джозеф попытался направить его на дорогу, ведущую в рощу, конь отказался повиноваться, и шпоры лишь принудили его, встав на дыбы, забить передними копытами, а кнут заставил закружиться волчком у подножия холма. Джозеф спешился и попробовал завести коня на тропу, но тот поджал ноги и не захотел двигаться с места. Приблизившись к его голове, Джозеф почувствовал, как дрожат мускулы конской шеи.
«Хорошо, — сказал он. — Я привяжу тебя здесь. Не знаю, чего ты боишься, но Томаса тут тоже что-то пугает, а Томас знает тебя лучше, чем я». Он закрепил две петли из мотка верёвки, висевшего на луке седла, вокруг ствола молодого деревца.
Тропа пролегала во мраке среди сосен. Переплетающиеся ветки закрыли даже небо, и Джозеф продвигался вперёд осторожно, выбирая место, куда можно поставить ногу, и протягивал руки, чтобы не удариться о стволы деревьев. Вокруг не был слышно ни единого звука, кроме невнятного шума ручейка, текущего где-то рядом. Затем впереди возникло серое пятно неправильной формы. Джозеф опустил руки и быстро зашагал по направлению к нему.
Шум колышущихся сосновых веток не мог проникнуть в лес, но ветер, точнее, что-то неуловимое, что содержалось в его звуках и колебаниях, принесло в рощу беспокойство. Дыхание страха разнеслось по дремлющей роще, и Джозеф шёл теперь с большей осторожностью. Бесшумно ступая по опавшим сосновым иголкам, он, наконец, вышел на открытое круглое пространство. Оно было серым, и частицы света заполняли его, покрывая тусклым глянцем небесного зеркала. Свежие ветры чуть колыхали высокие верхушки сосен, от чего иглы на них шевелились, издавая тихий свист. Огромная скала в центре поляны была чёрной, чернее, даже, чем стволы деревьев, а с нагретой стороны — бледно-синей.
Когда Джозеф попробовал приблизиться к скале, какое-то смутное предчувствие охватило его, словно маленького мальчика, который заходит в пустую церковь, обходит вокруг алтаря, стараясь не удаляться от него, и из страха, что какой-нибудь святой может вдруг шевельнуть рукой, а окровавленный Христос — застонать на кресте, не сводит с алтаря глаз. Поэтому, обходя вокруг скалы, Джозеф постоянно держал голову повёрнутой по направлению к ней. За поворотом дымка рассеивалась и исчезала.
Шум всё усиливался. Всё окружающее пространство было заполнено жизнью, которая насыщала его таинственным движением. Волосы на голове у Джозефа встали дыбом. «Сегодня ночью здесь присутствует зло, — подумал он. — Теперь я знаю, что напугало коня».
— Теперь я знаю, что напугало коня». Он вернулся назад в тень деревьев и присел, прижавшись спиной к сосновому стволу. Одновременно он ощутил лёгкое колебание, пронёсшееся над поверхностью земли. Затем рядом раздался тихий голос:
— Я здесь, сеньор.
Джозеф вскочил на ноги:
— Ты напугал меня, Хуанито.
— Я знаю, сеньор. Сейчас так тихо. Здесь всегда так тихо. Шум можно услышать, но он всегда снаружи, сюда не доходит, хотя и стремится.
На мгновение они замолчали. Во мраке перед собой Джозеф мог различить только чёрный силуэт.
— Ты просил меня приехать, — сказал он.
— Да, сеньор, друг мой, мне нужно от вас то, что никто другой, кроме вас, сделать не может.
— Сделать что, Хуанито? Что ты хочешь, чтобы я сделал?
— То, что вы должны сделать, сеньор. Вы принесли нож?
— Нет, — сказал Джозеф удивлённо, — ножа у меня нет.
— Тогда я дам вам свой, карманный. Тот, который я держу для телят. Лезвие короткое, но в нужное место оно войдёт. Я покажу вам куда.
— Ты о чём говоришь, Хуанито?
— Откройте лезвие, друг мой. Оно войдёт между рёбер, я покажу, куда, и оно войдёт, куда надо.
Джозеф вскочил.
— Ты имеешь в виду, что я должен зарезать тебя, Хуанито?
— Вы должны, друг мой.
Медленно повернувшись, Джозеф попытался заглянуть ему в глаза, но не смог.
— Почему я должен буду убить тебя, Хуанито? — спросил он.
— Я убил вашего брата, сеньор. А вы — мой друг. Теперь вы должны стать моим врагом.
— Нет, — сказал Джозеф. — Здесь что-то не так.
Ветер замер среди деревьев, густая, словно туман, тишина водворилась на поляне, так что его голос, казалось, привнёс в воздух нежелательные звуки, и он, чувствуя неловкость, замолчал. Уверенность покинула его. Его голос был таким тихим, что часть слов, хотя они и взбудоражили поляну, казались шёпотом.
— Здесь что-то не так. Ты ведь не знал, что это был мой брат.
— Я должен был видеть.
— Нет, даже если бы ты знал, нет никакой разницы. Всё же было естественно. Ты сделал то, что требовала твоя природа. Всё было естественно, и естественным образом закончилось.
Несмотря на то, что серая мгла, замершая над поляной, стала спадать, лица Хуанито ему по-прежнему не было видно.
— Я, сеньор, не понимаю, — заговорил, захлёбываясь от слов, Хуанито. — Так ещё хуже, чем ножом. Минуту мне было бы больно, как от ожога, но потом всё бы прошло. Со мной всё было бы в порядке, и с вами тоже. А такого я не понимаю. Это — как пожизненное заключение.
Теперь между деревьями возник просвет, и они стали похожи на одетых в чёрное свидетелей. Джозеф посмотрел на скалу, ища у неё силы и понимания. Теперь её смутные очертания стали различимы, и там, где поток пересекал поляну, показалась узкая полоска серебристого цвета.
— Это — не наказание, — наконец сказал он. — Власти наказывать у меня нет. Может быть, ты сам должен наказать себя, если так позволяют тебе твои врожденные способности. Поступай так, как поступает молодая собака, которая обучена для охоты на птиц, когда она попадает туда, где прячутся птицы, потому что таковы её навыки. Нет у меня для тебя наказания.
Добежав до скалы, Хуанито руками зачерпнул воды и напился. Он быстро вернулся назад.
— Хороша вода, сеньор. Индейцы пьют её, когда болеют. Они говорят, что она течёт из середины мира.
Рукавом он обтёр свои губы. Джозеф мог уже различать очертания его лица с узкими щёлками глаз.
— Что ты теперь будешь делать? — спросил Джозеф.
— То, что вы мне прикажете, сеньор.