Лолита сунула ему в карман небольшой томик стихов, он поискал его, открыл наугад и был поражен, что без труда понимает эти испанские стихи. «Это чудо, подаренное цыганкой, или я просто раньше никогда не пытался?» Его внимание привлекло название одного сонета: «Ответ маркизы на стансы Корнеля». Странное совпадение.
Маркиза, я смешон пред вами,
Старик в морщинах, в седине,
Но согласитесь, что с летами
Вы станете подобны мне…
Сонет был прекрасным, вывод горьким: «Ты говоришь мне, великий поэт, что моя красота увянет и мое имя быстро будет забыто, если в обмен на бессмертные строфы, которые меня воспевают, я отвергну поцелуй старого рта… Ты так слеп, что веришь в бессмертие твоих стихов?»
–
Прости меня, старик, но юные лобзанья
Мне больше по душе, чем песни и стихи.
Он подумал, что, подсунув ему этот «псалтырь разочарований», Долорес дала ему не только страдание, но и лекарство от страдания. Как, должно быть, она ненавидит его сейчас! Увидит ли он ее еще раз перед отъездом в Боготу? Без конца ворочаясь на постели, он сочинял письмо для нее: «Я осмелился вас отвергнуть лишь потому, что восхищаюсь…» Нет, любое слово, означающее предложение и отказ, было бы оскорбительным… Сделать вид, что не понял намека? Или вообще ничего не писать и попытаться забыть? Увы! Разве можно когда-нибудь позабыть эти минуты? Ему удалось заснуть лишь на рассвете.
На следующее утро одновременно с завтраком ему принесли письмо Петреску: «Мэтр, я ждал вас до двух часов утра. Мне было
Мысль о том, что придется путешествовать одному, очень встревожила Фонтена. Во Франции он никогда этого не делал, к тому же не он сам, а Полина всегда заказывала для него билеты, нанимала носильщиков, занималась всякими формальностями. «Бедная Полина! – вздохнул он. – Деспотичная и незаменимая». Затем он вновь принялся мысленно переживать необыкновенный вчерашний вечер.
«Увы! Нет никаких сомнений, я влюблен…»
Эта мысль показалась ему нелепой, но избавиться от нее он не мог. Почему эта чудесная девушка предложила себя старику? Он подошел к зеркалу, стал наивно вглядываться в свое отражение и был удивлен, увидев такое счастливое лицо. «Фауст? – подумал он. – Мне стоило бы заключить сделку с дьяволом?.. Слишком поздно… Вчера вечером я совершил непоправимую ошибку, отказался от того, чего желал сильнее всего на свете, а завтра я должен уехать, все кончено… „Ироничный голос моря“, – сказала она… И это нежное обращение на „ты“…» Потом он начинал убеждать себя: «Так лучше.
– Мне стоило бы заключить сделку с дьяволом?.. Слишком поздно… Вчера вечером я совершил непоправимую ошибку, отказался от того, чего желал сильнее всего на свете, а завтра я должен уехать, все кончено… „Ироничный голос моря“, – сказала она… И это нежное обращение на „ты“…» Потом он начинал убеждать себя: «Так лучше. В любом случае с моим отъездом наваждение бы рассеялось. По крайней мере, вернувшись, я смогу честно посмотреть в глаза Полины».
Когда телефон зазвонил, он, стоя в халате, начинал уже укладывать чемоданы. Неужели она все поняла и простила его? Он подбежал к аппарату. Звонили из французского посольства:
– Господин Фонтен?.. Минутку, с вами будет говорить временно исполняющий обязанности дипломатического представителя…
Он вспомнил, как забавно Долорес произносила:
После небольшой паузы он добавил:
– Я пригласил Лолиту Гарсиа и некоторых ее друзей.
– Она согласилась? – спросил Фонтен с тревогой, которая, должно быть, показалась юному Сент-Астье весьма смешной.
– А почему бы ей не согласиться? – ответил дипломат, не скрывая иронии. – Ведь я ей сказал, что обед будет организован в вашу честь… Могу я на вас рассчитывать?
– Разумеется, господин министр… Вы чрезвычайно добры.
– Тогда в половине второго, глубокоуважаемый господин Фонтен… Только я
– У меня тоже, – удивился Фонтен. – В шесть утра.
– Ну да, в шесть утра. Как хорошо,
– Вовсе нет, – ответил Фонтен, – никогда еще я не чувствовал себя лучше.