—В спальне, в столовой?
—В спальне.
—В постели или за столом?
—За столом.
—Что ты ешь на завтрак?
—Всегда одно и то же: тосты и апельсиновый сок.
— А после завтрака что ты делаешь?
—Иду в ванную комнату.
Мать отвечала на мои вопросы слегка раздраженно, нo с достоинством и не без удивления — как будто я подвергал сомнению то, что по утрам она, как все люди, завтракает и моется.
—Ты принимаешь ванну или душ?
—Ванну.
—Ты моешься сама или тебе помогает горничная?
—Горничная доводит воду до нужной температуры, кладет ароматические соли, а потом, когда все готово, помогает мне мыть те части тела, которые мне самой не достать.
—А потом?
— А потом я выхожу из ванны, вытираюсь и одеваюсь.
—Горничная помогает тебе одеваться?
—Она помогает мне натянуть чулки. Одеваться я люблю сама.
— А ты разговариваешь с горничной, когда моешься и одеваешься?
Мать вдруг, видимо, невольно, рассмеялась — нервно и раздраженно:
— Знаешь, очень странные ты задаешь вопросы. Я могла бы и не отвечать. Моя интимная жизнь никого не касается.
—Разве я спрашиваю тебя, о чем ты думаешь? Я спрашиваю только о том, что ты делаешь. Постарайся меня понять. Ведь я возвращаюсь домой после десятилетнего отсутствия. Естественно, что мне хочется снова тут освоиться. Итак, ты разговариваешь с горничной?
—Ну разумеется, разговариваю, она же не автомат, она живой человек.
—А когда ты надеваешь драгоценности — до платья или после?
—В последнюю очередь.
—А в каком порядке, то есть что сначала, а что потом?
—Знаешь, кого ты мне напоминаешь? Полицейского из детективного романа, когда он начинает расследование.
—Но мне и в самом деле нужно кое-что расследовать.
—И что же?
—Сам пока не знаю. Знаю только, что нужно. Так в каком порядке ты надеваешь драгоценности?
—Сначала кольца и браслеты, потом ожерелье, потом серьги. Ты удовлетворен?
—А когда ты уже полностью одета, что ты делаешь?
—Спускаюсь вниз и отдаю распоряжения кухарке.
—То есть пишешь меню для обеда и ужина?
—Да.
—А потом?
—Иду в сад, нарезаю цветы, приношу их домой, расставляю по вазам. Или гуляю и разговариваю с садовниками. В общем, занимаюсь садом.
—А после сада что делаешь?
Она взглянула на меня, потом ответила с оттенком торжественности в голосе:
—Иду в кабинет и начинаю заниматься делами.
—И это каждый день?
—Да, каждый день, всегда находится какое-то дело.
—И что конкретно ты делаешь?
—Ну что… пишу, принимаю посетителей.
—То есть к тебе приходят адвокаты, сборщики налогов, биржевые маклеры, доверенные лица, да?
Внезапно она снова рассмеялась, но на этот раз каким-то довольным, почти чувственным смехом — верный признак того, что я попал в самую точку:
—Вероятно, моя работа кажется тебе ерундой. Что и говорить, это не живопись, но все-таки довольно тяжелый труд, который отнимает у меня всю первую половину дня, а иногда и вторую.
—Но эта работа тебе нравится?
— Да, но иногда у меня даже начинает болеть голова, вот тут, в затылке.
—Так не нужно так надрываться.
Мать снова некоторое время смотрела на меня каким-то сочувственным взглядом, потом сказала своим режущим слух, каркающим голосом:
—Я делаю это для тебя, я хочу, чтобы твое состояние не только сохранялось, но и росло.
—Мое состояние? Это твое состояние!
—Когда я умру, оно станет твоим.
—Ты еще совсем молода, я уверен, что умру раньше. От скуки. Ну ладно, скажем так: наше состояние. Так как обстоит дело с нашим состоянием? Каково оно?
—Ну знаешь, ты действительно ведешь себя очень странно. С состоянием все в порядке благодаря моим стараниям. Если бы не я, сейчас у нас не было бы ни гроша.
—Так что, мы очень богаты?
На этот вопрос мать не ответила, ограничившись тем, что сделала каменное лицо с совсем уже стеклянным взглядом. Потом сказала:
—Рита, что вы там стоите столбом? Почему бы вам не взглянуть, готово ли второе?
Я увидел, как Рита вздрогнула, словно пробуждаясь от сна, и вышла. Мать сразу же сказала:
—Послушай, ведь я же всегда тебя просила не говорить о деньгах при слугах.
—Почему? Я бы еще понял, если бы мы говорили о чем-то неприличном. Но о деньгах? Разве деньги — это неприлично?
Мать, опустив глаза, покачала головой, как бы не желая даже опровергать мои доводы:
—Они бедны, и не следует хвастаться богатством перед тем, кто беден.
—Да брось, ты просто никогда не хочешь говорить о деньгах, даже когда мы одни. У тебя сразу делается такое лицо, будто ты шокирована: можно подумать, что речь идет не о деньгах, а о сексуальных проблемах!
И снова покачивание головой:
—Нет, мне как раз нравится говорить о деньгах, но всему есть время и место; раз ты возвращаешься домой, нам даже надо о них поговорить. После завтрака пойдем ко мне в кабинет, и я представлю всю интересующую тебя информацию.
В этот момент вошла Рита, неся длинный овальный поднос, на котором среди пучков зелени и овощей лежал разрезанный на множество кусков тот самый телец, о котором говорила мать. И я тут же как ни в чем не бывало спросил, словно побуждаемый каким-то злым демоном:
—И все-таки ты мне не ответила: мы очень богаты или нет?
На этот раз она ограничилась просто молчанием, но я почувствовал, что под столом ее нога ищет мою, чтобы наступить на нее. Затем она сказала Рите:
—Обслужи синьора Дино, я мясо не ем.
Эта нога, наступившая на мою, вызвала во мне буквально взрыв отчаяния. Мать наступала мне на ногу, как делают обычно любовники, разница была только в том, что мы были не любовники, а мать с сыном, и связывала нас не любовь, а деньги. И я не мог отказаться от этой связи, потому что это означало бы расторгнуть кровные узы, которые за ними стояли. Итак, поделать было ничего нельзя, хочешь не хочешь, а я был богат, и опровергать это было то же самое, что признавать.
Между тем мое отчаяние вылилось в совершенно неожиданный поступок. Когда, протягивая мне поднос с телятиной, Рита склонила надо мной свою цветущую грудь и веснушчатое непроницаемое лицо с красивым бледным ртом цвета герани, я, пользуясь подносом, как прикрытием, обхватил ее запястье и стал подниматься по руке все выше и выше. При этом другой рукой я с помощью вилки накладывал себе еду, а когда кончил, отложил вилку и снова холодно возобновил свой допрос:
— Так богаты мы или нет? — И еще раз почувствовал на своей ноге ногу матери. Тогда я сказал: — Рита, пожалуйста, можно вас на минуточку?
Рита послушно вернулась и протянула мне поднос второй раз. Я снова взял в руки вилку и принялся выбирать на подносе куски мяса и зелень, а другую в это время опустил под стол и стал подниматься по ноге Риты все выше и выше, до самого бедра.