Николь твердо знала, что тратит _свои_ деньги,а
у Розмэри все еще было такое чувство, будто онакаким-точудомполучила
этиденьгивзаймыипотомудолжнарасходоватьихсвеличайшей
осторожностью.
Приятно было тратить деньги солнечнымднемвбольшомчужомгороде,
чувствовать своездоровоетелоиздоровыйрумянецналице,ходить,
наклоняться, протягивать за чем-нибудь руки уверенными движениямиженщин,
сознающих свою женскую привлекательность.
В отеле их уже дожидался Дик, по-утреннему веселый и свежий; и Николь и
Розмэри при виде его на мгновенье по-детски, от всего сердца обрадовались.
Оказалось, только что звонил Эйб; он действительно в Парижеисутра
где-то прячется.
- В жизни не припомню более странного телефонного разговора.
Разговаривал не только Эйб, ноещечеловекдесять.Каждыйизэтих
непредусмотренных собеседников начинал с одного и того же:
- ...тут один хочет поговорить с вами насчет этого дела - а он говорит,
он тут вовсе ни при чем - что, что?
- Эй, вы там, потише, ничегонеслышно-вобщем,онвпуталсяв
историю, и ему теперь нельзя показываться домой. А я, например,считаю-
я, например, считаю... - Тут в трубке забулькало,и,чтоименносчитал
говоривший, осталось покрытым тайной.
Потом сквозь общий шум прорвалось нечто новое:
-Яхочуобратитьсяквам,каккпсихологу...-Ноличность,
вдохновленную этим соображением, как видно оттерли от телефона и ей таки
не удалось обратиться кДикуникаккпсихологу,нивообще.Дальше
разговор протекал примерно так:
- Алло!
- Ну?
- Что ну?
- Это кто говорит?
- Я. - Следовали сдавленные смешки. - Сейчас передаю трубку.
Время от времени слышался голосЭйбавперемежкускакой-товозней,
падениями трубки, отрывочными фразами вроде "Мистер Норт, такнельзя...".
Потом чей-то резкий, решительный голос сказал Дику в ухо:
- Если вы действительно друг мистера Норта, приезжайте изаберитеего
отсюда.
Но тут, перекрывая шум,вмешалсясамЭйб,авторитетноиважно,с
оттенком деловитой решимости:
- Дик, из-за меня тут наМонмартрепроизошлирасовыебеспорядки.Я
сейчас иду выручать Фримена из тюрьмы. Если там придет один негр,унего
фабрика ваксывКопенгагене,-алло,выменяслышите?-еслитам
кто-нибудь... - Снова в трубке начался разноголосый шабаш.
- Да как вы опять попали в Париж? - спросил Дик.
- Я доехал до Эвре, а потом решил самолетомвернуться,чтобсравнить
ЭвреиСен-Сюльпис.Тоестьневсмыслебарокко.Скорейдажене
Сен-Сюльпис, а Сен-Жермен! Ох, погодите минутку, я вас соединю сchasseur
[слугой в гостинице (франц.)].
- Нет, пожалуйста, не надо.
- Слушайте - как Мэри, уехала?
- Да.
- Дик, я хочу, чтобы вы поговорили соднимчеловеком,яснимтут
сегодня познакомился. У него отец морской офицер, икакимтольковрачам
его ни показывали... Сейчас я вам все расскажу...
Тогда-то Дик и повесил трубку,проявив,пожалуй,неблагодарность,-
ведь чтоб жернов его мысли заработал, ему требовалось зерно для помола.
- Эйб такой был приятный человек,-рассказывалаНикольРозмэри.-
Удивительно приятный. Давно, когда мы с Диком только что поженились. Жаль,
вы его не знали тогда. Он гостил у нас по целым неделям,имыпочтине
замечали его присутствия. Иногда ониграл,иногдачасамипросиживалв
кабинете наедине со своей возлюбленной - немойклавиатурой.Унасбыла
одна горничная, - помнишь, Дик? - она всерьезсчиталаегочем-товроде
домового, тем более что он очень любил ее пугать - она идет по коридору, а
он из-за угла: "Бу-у!" Одно его "бу-у" стоило нам целого чайногосервиза,
но мы не рассердились.
Как весело им жилось уже тогда, давным-давно! Розмэринебеззависти
представляла себе эту жизнь, легкую, полнуюдосуга,неточтоунее.
Розмэри почти не знала досуга, но высоко его ценила, как все,укогоон
редко бывает. Для нее досуг значилотдых,ионанедогадывалась,что
Дайверам спокойствие отдыха также мало знакомо, как ей самой.
- Что же с ним случилось? - спросила Розмэри. - Отчего он стал пить?
Николь покачала головой в знак того, что она тут ни при чем.
- Так много незаурядных людей в наше время теряют себя.
- Почему только в наше время? - вмешался Дик. -Человекунезаурядному
всегда приходится балансировать награни-идалеконевсеспособны
выдержать напряжение.
- А по-моему, причины тут глубже. -Никольстояланасвоем,слегка
раздраженная тем, что Дик вздумал противоречить ей в присутствииРозмэри.
- Есть большие художники - возьмем хоть Фернана Леже, - которымвовсене
обязательно превращать себя в спиртную бочку. Почему это спиваются главным
образом американцы?
Столько можно было ответить на этот вопрос, что Дик предпочелоставить
его вовсе без ответа: пусть повиснет в воздухе, пусть победно бьется в уши
Николь. За последнее время Дик все чащемысленнопридиралсякней.Он
по-прежнему считал ее красивее всех, кого знал, по-прежнему находил вней
все, в чем нуждался, но в то же время ончуял,чтоназреваетвойна,и
где-то в подсознании закалял себя и точил оружие, готовясь кбою.Онне
привык потворствовать себе, и сейчас его мучило,чтоондопустилтакое
потворство, тешась надеждой, будто Никольневидитвегоотношениик
Розмэри ничего, кроме самого невинного любования ее прелестью. А между тем
вчера в театре, когда разговор коснулсяРозмэри,Никольдовольнорезко
стараласьподчеркнуть,чтоона,всущности,ещеребенок,-иэто
настораживало.
Втроем они позавтракали внизу, в зале, где всезвукибылиприглушены
коврами, и неслышно ступавшие официанты ничуть непоходилинатех,что
вчера чечеточниками носились вокругстола,закоторымонитаквкусно
обедали.