Память Дика хранила многовсякого
хлама из мальчишеских лет. Но за всей этой пестрой,сумбурнойдребеденью
никогда не угасал факел мучительно бьющейся мысли.
17
Томми Барбан был героем, Томми был властителем дум - Дик набрел на него
на Мариенплац в Мюнхене, в одном из техкафе,гдеиграютвкости"по
маленькой" на плетеных узорчатых скатертях иввоздухезвонзвенитот
политических споров и шлепанья по столу игральных карт.
Томми,сидязастоликом,оглушалсобутыльниковраскатамибоевого
хохота: "Умбу - ха-ха! Умбу - ха-ха"! Как правило,онпилнемного;его
главная сила была в бесстрашии, и приятели всегда немного побаивались его.
Недавно польский хирург удалил ему восьмую часть черепнойкоробки;кость
еще не срослась под волосистым покровом, и самый хилый из посетителей кафе
легко мог убить его одним щелчком свернутой в жгут салфетки.
- ...знакомьтесь: князь Челищев... - Это был седой, потрепанный русский
лет пятидесяти. - ...мистер Маккиббен... мистер Хэннан...
Хэннан, вертлявый, кругленький,счернымиглазками,поблескивавшими
из-под черной курчавой шевелюры - добровольный шут компании,-сразуже
сказал Дику, который протянул было руку, чтобы поздороваться:
- Э, нет, нет - вы мне раньше скажите,чтоувасзашашнисмоей
тетушкой?
- Простите, я...
- То-то, что вы. И вообще, какая нелегкая принесла вас в Мюнхен?
- Умбу - ха-ха! - засмеялся Томми.
- Ведь, наверно, у вас есть свои тетки? Вот и не зарьтесь на чужих.
Дик улыбнулся, а Хэннан уже переменил фронт:
- Не желаю я больше слушать про теток. Может, вы это просто дляотвода
глаз. В самом деле, приходит человек, никто его знать незнает,аонс
ходуначинаетплестинебылицыотетках.Авдругвыкакой-нибудь
злоумышленник!
Томми еще посмеялся, потом сказал добродушно, однако решительно:
- Ладно, хватит, Карли. Садитесь, Дик, ирассказывайте.Каквы,как
Николь?
Никто из этих людей не был ему нужен, никто не внушал особой симпатии -
он просто отдыхал здесь, готовясь к новым сражениям; так опытный спортсмен
экономит силы передрешающейсхваткой,лишьпонеобходимостиотражая
удары, тогда как другие,помельче,дажевмоментпередышкинеумеют
освободиться от изматывающего нервного напряжения.
Хэннан, все еще не угомонившийся, пересел за стоявшее рядомпианинои
стал брать рассеянные аккорды, время отвременисвирепооглядываясьна
Дика и гудя: "Ваши тетки!", потом спел по нисходящейгамме:"Аяине
говорил "тетки" - я сказал - "щетки".
- Ну рассказывайте же, - повторил Томми. - Что-то вы... - оннесразу
подыскал слово, - ...посолиднели, что ли; не такой денди, как были.
Дикувэтомзамечаниипочудилсязлопыхательныйнамек,будтоего
жизненная энергия идет на убыль; и в ответ онужесобралсясъязвитьпо
поводу костюмов Томми и князя Челищева; костюмыбылистольпричудливого
покроя и расцветки, что делали их похожими на парочку хлыщей изтех,что
прогуливаются на Бийл-стрит воскресным утром.
Но князь опередил его.
- Я вижу, вы разглядываете наши костюмы, - сказал он. - Мы, знаетели,
только что из России.
- А костюмы нам шил в Польше придворный портной, - подхватилТомми.-
Да, да, я не шучу - личный портной Пилсудского.
- Вы что, были в туристской поездке? - спросил Дик.
Оба расхохотались, икнязьдовольнобесцеремоннохлопнулТоммино
плечу.
- Вот именно -втуристскойпоездке.Впродолжительнойтуристской
поездке. Проехали по всем Россиям. И не как-нибудь, а с помпой.
Дик ждал объяснения. ОнобылоданомистеромМаккиббеном-вдвух
словах:
- Они бежали.
- Так вы сидели там в тюрьме?
- Я сидел, - сказал князь Челищев, уставясьнаДикапустымижелтыми
глазами. - Верней, не сидел, а скрывался.
- Наверно, нелегко вам было выбраться за границу?
-Да,трудностибыли.Пришлосьзастрелитьтрех
красноармейцев-пограничников. Двух застрелил Томми...-Онпоказалдва
пальца - манера французов. - Одного я.
- Вот это для меня как-тонепонятно,-сказалмистерМаккиббен.-
Почему, собственно, они не хотели вас выпустить?
Хэннан повернулся на табуретке спиной к пианиноисказал,подмигивая
остальным:
- Мак думает, марксисты - это те, кто учился в школе святого Марка.
Последовалрассказ,выдержанныйвлучшихтрадицияхжанра:старый
аристократ девять лет живет под чужим именемусвоегобывшеголакеяи
работает в государственнойпекарне;восемнадцатилетняядочкавПариже
знакомится с Томми Барбаном... Дикслушалидумалпросебя,чтотри
молодые жизни - непомерно большая цена за этот мумифицированныйпережиток
прошлого.
Зашел разговор о том, страшно ли было Челищеву и Томми.
- В холодные дни - да, - сказал Томми. - Холод всегда нагоняет наменя
страх. Мне и на войне было страшно в холодные дни.
Маккиббен встал.
- Мне пора. Я завтра с утра на машине уезжаю в Инсбрук с женой,детьми
и - и гувернанткой.
- Я тоже еду в Инсбрук завтра, - сказал Дик.
- Да ну? - воскликнул Маккиббен. - Знаете что, едемте снами.Уменя
большой "паккард", а нас совсемнемного-жена,дети,ясами-и
гувернантка.
- К сожалению, я никак...
- Собственно, она не совсем гувернантка, - продолжал Маккиббен ипочти
умоляющепосмотрелнаДика.-Междупрочим,женазнакомасвашей
свояченицей, Бэби Уоррен.
Но Дик проявил твердокаменную стойкость.
- Я сговорился ехать вместе с двумя знакомыми.
- А-а. - Маккиббен явно был опечален.-Чтож,втакомслучаедо
свидания. - Он отвязал двух чистокровных жесткошерстых терьеровотножки
соседнего стола и собрался уходить. Дик мысленно нарисовалсебекартину:
битком набитый "паккард", громыхая, катит по дороге в Инсбрук ссупругами
Маккиббен, их детьми, их чемоданами, тявкающими псами и - и гувернанткой.