Но дышать было приятно. Плохо только, что от холодного воздуха саднили нос и верхняя губа - меня
по ней двинул Стрэдлейтер. Он мне разбил губу об зубы, это здорово больно. Зато ушам было тепло. На этой шапке были наушники, и я их опустил.
Плевать мне было, какой у меня вид. Все равно кругом ни души. Все давно храпели.
Мне повезло, когда я пришел на вокзал. Я ждал поезда всего десять минут. Пока ждал, я набрал снегу и вытер лицо. Вообще я люблю ездить
поездом, особенно ночью, когда в вагоне светло, а за окном темень и по вагону разносят кофе, сандвичи и журналы. Обычно я беру сандвичи с
ветчиной и штуки четыре журналов. Когда едешь ночью в вагоне, можно без особого отвращения читать даже идиотские рассказы в журналах. Вы знаете
какие. Про всяких показных типов с квадратными челюстями по имени Дэвид и показных красоток, которых зовут Линда или Марсия, они еще всегда
зажигают этим Дэвидам их дурацкие трубки. Ночью в вагоне я могу читать даже такую дрянь. Но тут не мог. Почемуто неохота было читать. Я просто
сидел и ничего не делал. Только снял свою охотничью шапку и сунул в карман.
И вдруг в Трентоне вошла дама и села рядом со мной. Вагон был почти пустой, время позднее, но она все равно села рядом со мной, а не на
пустую скамью, потому что я сидел на переднем месте, а у нее была огромная сумка. И она выставила эту сумку прямо в проход, так что кондуктор
или еще кто мог об нее споткнуться. Должно быть, она ехала с какого-нибудь приема или бала - на платье были орхидеи. Лет ей, вероятно, было
около сорока - сорока пяти, но она была очень красивая. Я от женщин балдею. Честное слово. Нет, я вовсе не в том смысле, вовсе я не такой
бабник, хотя я довольно-таки впечатлительный. Просто они мне нравятся. И вечно они ставят свои дурацкие сумки посреди прохода.
Сидим мы так, и вдруг она говорит:
- Простите, но, кажется, это наклейка школы Пэнси?
Она смотрела наверх, на сетку, где лежали мои чемоданы.
- Да, - говорю я. И правда: у меня на одном чемодане действительно осталась школьная наклейка. Дешевка, ничего не скажешь.
- Ах, значит, вы учитесь в Пэнси? - говорит она. У нее был очень приятный голос. Такой хорошо звучит по телефону. Ей бы возить с собой
телефончик.
- Да, я там учусь, - говорю.
- Как приятно! Может быть, вы знаете моего сына? Эрнест Морроу - он тоже учится в Пэнси.
- Знаю. Он в моем классе.
А сын ее был самый что ни на есть последний гад во всей этой мерзкой школе. Всегда он после душа шел по коридору и бил всех мокрым
полотенцем. Вот какой гад.
- Ну, как мило! - сказала дама. И так просто, без кривляния. Она была очень приветливая. - Непременно скажу Эрнесту, что я вас встретила.
Как ваша фамилия, мой дружок?
- Рудольф Шмит, - говорю. Не хотелось рассказывать ей всю свою биографию. А Рудольф Шмит был старик швейцар в нашем корпусе.
- Нравится вам Пэнси? - спросила она.
- Пэнси? Как вам сказать. Там неплохо. Конечно, это не рай, но там не хуже, чем в других школах. Преподаватели там есть вполне
добросовестные.
- Мой Эрнест просто обожает школу!
- Да, это я знаю, - говорю я. И начинаю наворачивать ей все, что полагается:
- Он очень легко уживается. Я хочу сказать, что он умеет ладить с людьми.
Я хочу сказать, что он умеет ладить с людьми.
- Правда? Вы так считаете? - спросила она. Видно, ей было очень интересно.
- Эрнест? Ну конечно! - сказал я. А сам смотрю, как она снимает перчатки. Ну и колец у нее!
- Только что сломала ноготь в такси, - говорит она. Посмотрела на меня и улыбнулась. У нее была удивительно милая улыбка. Очень милая. Люди
ведь вообще не улыбаются или улыбаются как-то противно.
- Мы с отцом Эрнеста часто тевожимся за него, - говорит она. - Иногда мне кажется, что он не очень сходится с людьми.
- В каком смысле?
- Видите ли, он очень чуткий мальчик. Он никогда не дружил по-настоящему с другими мальчиками. Может быть, он ко всему относится серьезнее,
чем следовало бы в его возрасте.
"Чуткий! Вот умора! В крышке от унитаза и то больше чуткости, чем в этом самом Эрнесте.
Я посмотрел на нее. С виду она была вовсе не так глупа. С виду можно подумать, что она отлично понимает, какой гад ее сынок. Но тут дело
темное - я про матерей вообще. Все матери немножко помешанные. И все-таки мать этого подлого Морроу мне понравилась. Очень славная.
- Не хотите ли сигарету? - спрашиваю.
Она оглядела весь вагон.
- По-моему, это вагон для некурящих, Рудольф! - говорит она. "Рудольф"! Подохнуть можно, честное слово!
- Ничего! Можно покурить, пока на нас не заорут, - говорю.
Она взяла сигаретку, и я ей дал закурить.
Курила она очень мило. Затягивалась, конечно, но как-то не жадно, не то что другие дамы в ее возрасте. Очень она была обаятельная. И как
женщина тоже, если говорить правду.
Вдруг она посмотрела на меня очень пристально.
- Кажется, у вас кровь идет носом, дружочек, - говорит она вдруг.
Я кивнул головой, вытащил носовой платок.
- В меня попали снежком, - говорю, - знаете, с ледышкой.
Я бы, наверно, рассказал ей всю правду, только долго было рассказывать. Но она мне очень нравилась. Я даже пожалел, зачем я сказал, что
меня зовут Рудольф Шмит.
- Да, ваш Эрни, - говорю, - он у нас в Пэнси общий любимец. Вы это знали?
- Нет, не знала!
Я кивнул головой.
- Мы не сразу в нем разобрались! Он занятный малый. Правда, со странностями - вы меня понимаете? Взять, например, как я с ним познакомился.
Когда мы познакомились, мне показалось, что он немного задается. Я так думал сначала. Но он не такой. Просто он очень своеобразный человек, его
не сразу узнаешь.
Бедная миссис Морроу ничего не говорила, но вы бы на нее посмотрели! Она так и застыла на месте. С матерями всегда так - им только
рассказывай, какие у них великолепные сыновья.
И тут я разошелся вовсю.
- Он вам говорил про выборы? - спрашиваю. - Про выборы в нашем классе?
Она покачала головой. Ей-богу, я ее просто загипнотизировал!
- Понимаете, многие хотели выбрать вашего Эрни старостой класса. Да, все единогласно называли его кандидатуру. Понимаете, никто лучше его
не справился бы, - говорю. Ох, и наворачивал же я! - Но выбрали другого - знаете, Гарри Фенсера. И выбрали его только потому что Эрни не
позволил выдвинуть его кандидатуру.