– Марти, пожалуйста, не грусти и не вини себя. Джо бросился бы вытаскивать тебя из-подо льда, даже если бы ты кричал, чтобы к тебе не приближались. Знаешь, он ведь тоже папа. – Я услышала, как отец мальчика судорожно вдохнул, услышав мои слова. – И для него важнее всего на свете, чтобы нашему малышу было хорошо, и я знаю, просто знаю, что, когда он увидел, что ты в беде, он сделал все, что мог, лишь бы спасти тебя.
– Да. Он такой храбрый. Он настоящий супергерой.
– Да, Марти. Он именно такой, – грустно улыбнулась я.
Девчушка, стоявшая рядом с матерью, все сильнее тянула ее за край джемпера, и казалось, что к концу дня он так растянется, что его станет невозможно носить.
– И Тодда, – тихонько сказала она. – Он был супергерой, потому что вернулся на лед еще раз, чтобы вытащить и Тодда.
Фиона Уэбб выглядела просто раздавленной чувством вины.
– Дети просто обожают этого пса, – объяснила она, обняв дочку за плечи и прижав ее к себе. – Когда Марти спасли, ребята очень переживали за пса. – Голос женщины продолжал дрожать, в то время как прояснялась картина того, что, скорее всего, произошло на самом деле. – Думаю, может, мистер Тэйлор…
– Джо, – поправила я.
– …Джо, наверное, подумал, что один из них может попытаться броситься за собакой… так что бросился вместо них.
Ее слова звучали правдоподобно, но и в отсутствие детей Джо не смог бы стоять и смотреть, как страдает животное. Он подбирал птиц со сломанными крыльями и отвозил их в коробках из-под обуви в филиалы Королевского общества защиты животных от жестокого обращения, покупал «щадящие» мышеловки и отвозил пойманных грызунов в безлюдные поля, чтобы там выпустить. Он не мог бы позволить собаке утонуть на глазах у детей. Я медленно встала, сердце у меня щемило. Девчушка вдруг выпустила мамин джемпер и тонкими ручонками обняла меня за ноги.
– Мистер Тэйлор – самый храбрый и самый добрый человек на свете, – сказала она.
– Да, – грустно согласилась я. – Именно так.
Сквозь небольшое стеклянное окошко в двери комнаты ожидания лился какой-то странный, лучистый свет. Медленно опустив ручку и войдя внутрь, я увидела, что он исходит от открытого ноутбука, стоявшего на стуле рядом с Шарлоттой. По-моему, Шарлотта сначала вообще не заметила моего появления в комнате, поскольку была поглощена довольно оживленным телефонным разговором. Я почувствовала, как плечи у меня напряглись от раздражения: все-таки она слишком бесцеремонно пользовалась мобильным телефоном. Насколько же это для нее типично – плевать на всех и вся. Но, оглянувшись на коридор, быстро исчезавший за закрывавшейся дверью, я не услышала тревожного воя сирен, так что, наверное, использование сотовых на самом деле не вырубало в больнице все подряд. Я медленно опустилась на один из стульев, отчего по чистой случайности смогла рассмотреть веб-страницу, которую Шарлотта, очевидно, читала до телефонного звонка.
Прежде всего, мое внимание привлек знакомый логотип Государственной службы здравоохранения в углу экрана, а потом, когда я увидела заголовок, то уже не смогла оторвать глаз от дисплея. Вирусная кардиомиопатия. По-моему, я слышала об этом раньше и, хотя помнила об этом очень мало, знала, что это штука серьезная. Потенциально даже куда более серьезная, чем сердечный приступ или инфаркт. Значит, чуть раньше она мне соврала. Ну что ж, не в первый раз. Я подалась вперед на стуле и вытянула шею, пытаясь разобрать отдельные части текста, которые Шарлотта выделила желтым. У меня довольно неплохое ночное зрение – без него трудно прочитать ноты в тускло освещенных оркестровых ямах или залах. Так что, немного прищурившись, я смогла разобрать несколько слов и фраз с интернет-страницы и тут же об этом пожалела.
Так что, немного прищурившись, я смогла разобрать несколько слов и фраз с интернет-страницы и тут же об этом пожалела. «Поражает сердце», «необратимые патологические изменения», «резкий угрожающий жизни паралич сердца». Наверное, я издала какой-то негромкий звук, поскольку Шарлотта резко повернулась на стуле, увидела, куда направлен мой взгляд, и захлопнула крышку ноутбука.
– Извините, Вероника, что вы сказали?
Мне стало почти стыдно оттого, что внутри меня, несмотря на прошедшие годы, все сжалось, когда я поняла, что Шарлотта разговаривает со своей свекровью. С женщиной, сделавшей практически все, что было в ее силах, чтобы не стать моей родственницей. Я привстала со стула и указала на дверь, не желая, чтобы она думала, будто я нарочно подслушиваю разговор, по всей видимости, очень непростой. Вряд ли за все эти годы характер Вероники хоть немного смягчился. К моему удивлению, Шарлотта покачала головой, тем самым показав, что можно и не уходить. Вот я и не ушла.
Я старалась не слушать, но это оказалось практически невозможно, к тому же в глубине души мне было любопытно узнать, как Шарлотте удалось укротить тигрицу настолько, что ей разрешили войти в тщательно охраняемое семейное пространство.
– Нет, Вероника. Я полностью согласна. Да, вы правы. Совершенно. Да, однозначно.
Так значит, вот как это делается? Полная покладистость и уступчивость. Неудивительно, что мы с Вероникой сразу же не поладили. Но ведь мы и виделись-то всего один раз.
Я подняла взгляд и увидела, как она качает головой, уставившись на небольшой гаджет, словно из него сможет просочиться частица сущности той женщины, с которой она только что говорила.
– Моя свекровь похожа на неукротимую силу природы.
– Помню, – с горечью сказала я, поскольку привкус прошлого все еще жег, как соль на ране.
Какое-то мгновение Шарлотта выглядела ошарашенной, словно внезапно поняла, что размышляет вслух… и именно передо мной.
– Ой, извини. Совсем забыла, ты же ее знаешь… ну, конечно же.
– Не то чтобы очень, – ответила я, чувствуя неловкость при упоминании хоть чего-то, что связывало меня с ее мужем. – Разумеется, не так хорошо.
– По-моему, никто не знает Веронику хорошо, – заявила Шарлотта с неожиданной откровенностью. Она опустила мобильник в сумочку от известного дизайнера и грустно рассмеялась: – Она отправилась надавить на капитана круизного лайнера, чтобы тот изменил курс и зашел в ближайший порт, откуда она сможет вылететь домой.
– Ну… если кто-то на это способен…
– Да, знаю… так это она.
Наши взгляды встретились, и мы на мгновение поняли друг друга, но обе быстро отпрянули назад, словно нас ударило током.
– Надо ноги размять, – заявила Шарлотта и, внезапно вскочив со стула, резкими шагами направилась к двери. Возбуждение следовало за ней неотступной тенью, она не могла избавиться от него, хотя, наверное, сама еще этого не понимала. Взявшись за дверную ручку, она замялась, чувствуя неловкость от необходимости попросить меня хоть о малейшем одолжении.
– Если кто-то будет меня спрашивать… врачи… скажешь им, что я вернусь минут через пять?
Я согласно кивнула. Чем меньше мы друг с другом разговариваем, тем лучше. Шарлотта явно тоже это понимала, поскольку вышла из комнаты ожидания, не сказав больше ни слова.
Вот что значит страх в сочетании с необузданной паникой. Так мать нетерпеливо смотрит на часы, когда ее ребенок все не идет домой. Так близкие ждут, пока наконец сядет самолет. Так случается во время землетрясения или смерча. Так ощущаешь беспомощность, когда жизнь того, кого ты любишь, находится не в твоих, а в чужих руках. Так взываешь о помощи к Богу и обещаешь, что никогда больше ни о чем его не попросишь, никогда в жизни.