На горизонте не видать ни одного острова. Между Гаваной и Ки Уэст нет ничего, кроме 150 километров глубокой воды и шести миллионов акул. Некоторые ездят в Мексиканский залив развлекаться, но таких немного. Тем более ночью тут не до развлечений – воду бороздят крупные морские лайнеры, рыбацкие катера, еле держащиеся на воде посудины, а порой – и человеческие скелеты.
Маликон – совсем другое дело. На бульваре кипит жизнь: по нему бродят влюбленные, такси снуют туда-сюда, а под фонарями собираются группки хулиганов, которые улюлюкают вслед проезжающим машинам и кидают рыбьи головы крокодилам, молнией выпрыгивающим из воды, стоит им почуять свежее мясо. Кубинские крокодилы славятся своей силой и жестокостью. Такой крокодильчик, дай ему волю, может в один прием проглотить маленького мальчика и две упаковки по шесть бутылок пива в придачу на запивку.
Приблизительно 18 000 этих преступников оказались в военной тюрьме в Форт Чаффи, штат Арканзас. Молодой и амбициозный губернатор Уильям Джефферсон Клинтон, к слову сказать, высказывался решительно против их размещения – как раз в эти месяцы шла избирательная кампания. Его противник-республиканец, равно как и каждая газета в Арканзасе критиковали Клинтона за то, что он допустил это отребье в самый центр штата. Билл, в свою очередь, валил все на Джимми Картера, который предал его, прислав подонков в Форт Чаффи, не проинформировав предварительно и не заручившись его согласием.
Незадолго до губернаторских выборов в Форте Чаффи произошел массовый побег заключенных, в результате которого семь тысяч особо опасных преступников, этих так называемых беженцев, оказались на свободе. Вооруженные мачете кубинские бандиты в безумии носились по улицам, и национальной гвардии потребовались тонны слезоточивого газа и три дня кровавых рукопашных схваток, прежде чем сопротивление удалось подавить.
Избирателей эта история, конечно, не порадовала. Клинтон потерпел сокрушительное поражение на выборах и с позором выехал из губернаторской резиденции. Между прочим, единственные выборы, которые Клинтон проиграл. Он подождал два года, баллотировался снова и на этот раз уже выиграл. Остальное вам известно. Но можно не сомневаться – он уже никогда не забыл кошмара, который ему устроили кубинцы на пару с Джимми Картером.
– У меня все документы в порядке, – объяснял он, пока мы неслись по набережной Маликон на огромной скорости в новом серебристом кабриолете Z28, а «Rolling Stones» надрывались из колонок. – Полицейские здесь все коммунисты. Следует помнить об этом, – добавил он. – Они примитивны, но совсем не глупы. Их не проведешь. Только сегодня по дороге в твою гостиницу меня арестовывали три раза.
– Что? – спросил я. – Три раза? За один день? Господи, Скэггс, это же страшно. Может, сегодня лучше не соваться на улицу?
– Ни о чем не беспокойся, – сказал он. – Они знают, что мои документы в порядке. Сдается, все дело в том, что они в восторге от моей машины. Им нравится лапать ее, пока идет проверка документов.
Скэггс – праздный джентльмен из Арканзаса, человек, живущий легкой жизнью, и хороший друг Билла Клинтона вдобавок. Я знаю его уже много лет и считаю честным и неплохим человеком. Хотя Арканзас наложил на него свой отпечаток и есть в нем что-то дикое и наглое. Он может в любой момент затеять ссору и выхватить из-за пазухи обрез. Скэггс – красивый мужчина с обходительными манерами и талантом грамотно размещать выгодные инвестиции.
Куба как раз представляла собой превосходное поле для инвестиций, но его дружба с президентом Америки несколько осложняла ситуацию.
– За последние пять лет на меня три или четыре раза заводили дело в Америке, приходилось иметь дело с присяжными. Для начала они принялись прослушивать мои телефоны; затем за мною стали следить, куда бы я ни шел; люди, которых я знал всю жизнь, стали меня избегать.
Я уехал из города в какой-то медвежий угол, но и это не помогло. Тогда я и решил: нет, я уже слишком стар для подобных штучек; купил эту долбаную яхту и уехал на Кубу.
Мы потеряли кучу времени, плутая по узким полутемным улочкам, покрытым гравием, что тянутся вдоль всего причала. О старых добрых днях довоенного декаданса напоминают лишь несколько сохранившихся больших яхт. Суровая борьба с проституцией нанесла непоправимый урон вечериночному угару Гаваны, и тех немногих, кто продолжил жить на яхтах, ожидает теперь участь шпионов и извращенцев. Моего друга Скэггса из Литл-Рока арестовывали четыре раза только в тот день, когда мы с ним повстречались. Полиция приходила трижды в ту ночь, которую мы провели на его яхте, стараясь расслабиться за просмотром новостей о войне по телевизору. Скэггс вопреки запретам прятал его у себя на камбузе.
Мы сидели за столом из тикового дерева в капитанской кабине его яхты производства «Грэнд Бэнкс», когда по телевизору передали, что югославы взяли в плен американских солдат. Это была одна из тех сцен, которые отпечатываются в твоей памяти на всю оставшуюся жизнь – люди рыдают и кричат в Техасе с ужасом в глазах, соседи разражаются словесным поносом на лужайках перед своими домами под пытливым взглядом многих телекамер, и собаки облаивают телевизионщиков.
Скэггс стукнул кулаком по столу и заорал:
– ЧЕРТ ВОЗЬМИ, ДЕРЬМО-ТО КАКОЕ ДЕПРЕССИВНОЕ! ЭТИХ НАШИХ ВОЕННЫХ-УБЛЮДКОВ НАДО РАССТРЕЛЯТЬ ЗАВТРА ЖЕ УТРОМ!
– Что? – отозвался я. – Возьми себя в руки, Скэггс. Их нельзя расстреливать, они же военнопленные.
– Ерунда, – сказал он. – Они – шпионы. Их надо Поставить К Стенке. Только так удастся привлечь внимание президента.
Я обомлел. Скэггс всегда бескомпромиссно поддерживал Клинтона, а Скэггсова жена – ярая противница смертной казни. Каждый год она два или три раза ездит в Вашингтон – лоббирует борьбу с полицейским произволом. От него как-то не ожидаешь услышать призывы расстрелять американских военнопленных. Но в тот вечер его жена не сидела вместе с нами на Кубе, и он мог не сдерживаться.
– Сукин сын зашел в этот раз слишком далеко, – пояснил Скэггс. – Он думает, что может сбрасывать килотонные бомбы на каждого, кто не отдает ему честь.
Он возмущенно покачал головой и отрубил несколько кусков льда ножом для колки.
– Президент не сумасшедший, он просто глуп. Я это давно уже понял, еще когда собирал деньги на его проклятые бесконечные предвыборные кампании.
Яхта задрожала у нас под ногами, когда Скэггс спрыгнул в трюм, где у него стоял музыкальный центр.
– К чертовой матери! – гаркнул он. – Давай-ка лучше послушаем Сонни Бой Уильямсона.
Я почувствовал дрожь во всем теле, когда громыхнул усилитель. Звук у него работал что надо, все так и подскочили; Хайди даже попыталась встать, но ее снесло обратно. Музыка превратила каждую уключину, каждую деревянную деталь яхты в подобие своеобразного микрофона; настоящий шок наступал каждый раз, когда Сонни Бой брал струну G. Cтаканы звенели на столе.
Музыка играла так громко, а новости о Войне были настолько ужасающими, что нам потребовалось время, чтобы понять, что кто-то стучится в заднюю дверь. Оказалось, пришел полицейский, попенять нам на шум. Скэггс отвел его в сторонку, а мы направились в каюту сосать исступленно наши «Кохибас». Ни мы, ни Скэггс не совершали никаких преступлений и не хранили запрещенных веществ, но полицейские тем не менее внимательно следили за нами, а это не добавляет спокойствия, и особенно – за границей.
Халсбанд неуклюже осел на своем стуле и заказал еще четыре «мохито», пока Хайди ходила взад-вперед. Рэй все не выходил, и мы могли только догадываться, что там у него происходит.