Я чересчур устала, чтобы обращать на это внимание. День был слишком тяжелый. Я рухнула в постель и заснула как убитая.
Проснувшись на следующее утро, я увидела, что Крис лежит и смотрит в потолок. Выражение его лица полностью соответствовало моему самочувствию.
– Крис… Прости меня. – Вины за собой я не ощущала, но боялась в этом признаться.
– Не за что. Может быть, ты по‑своему права. Я имею в виду ребенка.
– А по‑твоему? – Я должна была это знать. Он повернулся, оперся на локоть и посмотрел мне в глаза.
– Нет, Джилл. Это не для меня. Но вчера ты сказала, что тебе все равно. Это верно?
– Да, – одними губами прошептала я. Все кончено. – Мы расстаемся?
– Нет. Ты возвращаешься в Нью‑Йорк. – Никакой разницы. У меня упало сердце. Хотелось завыть, заплакать, умереть. Я не хотела в Нью‑Йорк.
– Я не уеду, Крис. Ты можешь бросить меня, но я никуда не уеду.
– Придется, Джилл. Если ты хоть немного любишь меня. Ты делаешь то, что хочешь. Значит, и я имею на это право. – Логично. Но все внутри восставало против такой логики.
– Что изменится от моего возвращения? Кто меня там ждет? И я никогда тебя не увижу? – О боже…
– Нет. Я буду приезжать. Я все еще люблю тебя, Джилл. Но мне не выдержать, если ты будешь рядом. Ты беременна. Скоро об этом узнает весь город. Черт побери, Джилл, мы работаем вместе. Неужели ты думаешь, что можно утаить шило в мешке? Джо Трамино догадается первым. А за ним и все остальные, – горько и печально сказал он.
– Ну и что? Кого это касается? Ну да, у нас будет ребенок. Эка невидаль! Мы любим друг друга. Неужели ты так дорожишь общественным мнением, что для тебя имеет значение штамп в паспорте? Чушь собачья! И тебе это хорошо известно.
Нет. Я буду чувствовать себя виноватым. Ты же знаешь, я привык приходить, уходить, исчезать на время. Так бывало редко, но иногда у меня возникало такое желание. Я привык чувствовать себя свободным. А если ты будешь сидеть рядом с вытянутым лицом и вздувшимся животом, я просто сойду с ума.
– Значит, я не буду сидеть с вытянутым лицом…
– Будешь… Но я не виню тебя. Наверно, ты просто сошла с ума. На твоем месте я бы согласился избавиться от ребенка. Сегодня же.
– Тогда мы с тобой разные люди, вот и все.
– Ты сама это сказала. Что ж… Я с самого начала говорил тебе, что не выношу ответственности. А что ты устроила? Для меня это хуже тюрьмы.
– Что ты хочешь этим сказать, Крис?
– Только одно. Уезжай домой. И ты сделаешь это. Не захочешь – отправлю силой. Ты уже отказалась от своей квартиры, так что тебя здесь ничто не держит. Все, что от тебя требуется, это позвонить в трансагентство, собрать барахло и сесть в самолет. Я не остановлюсь ни перед чем, даже если придется тебя связать и заткнуть рот. И не пытайся спорить, это бесполезно. У тебя есть две недели. Еще пару дней ты сможешь пожить у меня в городе, но не больше. Возвращайся в Нью‑Йорк, и тогда у нас будет шанс увидеться. Но если ты останешься в Сан‑Франциско, между нами все будет кончено. Никогда не прощу тебе этого. Я буду думать, что ты осталась мне назло. Поэтому сделай милость, уезжай.
Он вышел из комнаты. Я уткнулась головой в подушку и заревела. Через минуту Крис уехал.
Вечером он вернулся, но решение его осталось неизменным. Меня бросили. Через какое‑то время это стало ясно как божий день. Выхода не было. В конце концов я смирилась. И его наигранная жизнерадостность в дни перед отъездом ранила меня более жестоко, чем все остальное. Он был нежным и заботливым, как никогда прежде. А я любила его, как никогда прежде. За эти недели он разбил мне сердце, но я все равно любила его.
Он был Крисом. Такой уж он уродился, его нельзя было осуждать. Честно говоря, я ведь первая начала, не согласившись избавиться от ребенка. Но у меня не было выбора. Я обязана была родить.
Когда Сэм вернулась, Крис сам объяснил ей, что мы решили расстаться, и он же собрал мои вещи. Он не оставлял мне никаких шансов. Крис Мэтьюз сумел полюбить меня, сумел и разлюбить. Он хотел, чтобы я уехала. Вот я и уезжала.
Прошло несколько дней, показавшихся мне годами, и наконец настал последний. Самый страшный. Теперь все было последним. Я не могла этого вынести. Но хуже всего была последняя ночь.
– Спокойной ночи, Крис.
– …ночи. – А потом: – Джилл, ты все поняла? Я… я ненавижу себя, но не могу… Не могу иначе. Я надеялся, что тоже захочу этого ребенка. Не получилось. Может быть, со временем… Я чувствую себя последней скотиной.
– Не переживай. Все как‑нибудь образуется.
– Ага. Как‑нибудь. Мне жаль, что ты забеременела. О боже, я хотел…
– Не надо, Крис. Я ни о чем не жалею. Я все равно буду счастлива, даже если…
– Зачем он тебе понадобился, Джилл?
– Я же говорила. Хочу, чтобы ты всегда был со мной. Об этом больно говорить, но я… Я хочу его, вот и все. Я должна.
Мы лежали в темноте обнявшись, и я думала:
«Последний раз. Последняя ночь. В последний раз я лежу с ним в постели. Все. Конец». Я знала, он никогда не приедет в Нью‑Йорк. Он сам говорил, что ненавидит этот город. И на собственного ребенка ему наплевать…
– Джилл… Ты плачешь?
– Н‑нет. – Меня трясло от рыданий.
– Не плачь, пожалуйста, не плачь. Джилл, я люблю тебя. Пожалуйста. – Мы обнимали друг друга и плакали. Последний раз. Последний. – Джилл, я так виноват перед тобой…
– Все в порядке, Крис. Все будет хорошо… – Вскоре он заснул в моих объятиях. Мальчик, которого я любила, мужчина, который любил меня и пожалел об этом, который причинил мне боль, изменил и заставил испытать неведомую доселе радость. Кристофер. Большой ребенок. Прекрасный мужчина с душой мальчика. Мужчина, который в день нашей встречи скакал со мной на неоседланной лошади. Неужели я смогла бы стать для него обузой? Да, смогла бы. Нечего и думать…
Я лежала без сна, пока в комнате не начало светлеть, а потом свернулась клубочком, прижалась к его спине и незаметно уснула, устав плакать. Ночь завершалась. Наступал конец.
– Ладно, хорошо, извини. Ничего не могу с собой поделать. Это… Господи, что делать? Я отдала тебе ключ от дачи?
– Да. А ты не забыла лыжные ботинки? Вчера я видел их в саду и, помню, слегка удивился. Не остались ли они там? – Хороший мальчик Крис, хозяйственный…
– Не остались. Сэм… Да. Я их положила. – Я посмотрела на него снизу вверх, и он бодро улыбнулся в ответ. – Все на месте.
Мы ломали комедию. Добрый дядя Крис провожает тетю Джиллиан до аэропорта, а тетя Джиллиан не устраивает истерик. Вот мы и старались. «Улыбайтесь, сейчас вылетит птичка!» Кого мы хотели обмануть – людей вокруг, друг друга или самих себя? Мы старались не думать о неприятном, не вспоминать о книгах, в которых описывались расставания навсегда, и убивали время, оставшееся до посадки.