Но в голову лезли мысли одна другой хуже… О боже, как это было омерзительно!
Тихий голос и пустые слова Криса, сопровождавшиеся легкой улыбкой, бросали меня в дрожь. Они означали только одно: «Не заставляй меня чувствовать себя виноватым». А мое измученное лицо криком кричало в ответ: «Я тебя ненавижу».
– Я положила твой дождевик на заднее сиденье.
– Хорошо.
– Где Сэм? – всполошилась я.
– Успокойся. Вон она, играет с каким‑то мальчиком. Не надо нервничать, Джилл. Все будет хорошо.
– Конечно. – Я кивнула и уставилась на носки туфель, чтобы не сказать гадость. – Вечером я позвоню и сообщу, как мы долетели.
– Можно подождать до воскресенья: по выходным дешевле. Мы ведь не сможем звонить друг другу каждый день, – сказал он, отводя глаза.
– Я и не собиралась звонить каждый день. Просто хотела сообщить, как мы добрались. – В моем голосе прозвучало раздражение.
– Ну, если самолет разобьется, я об этом услышу. Давай договоримся звонить друг другу через день. – Я снова кивнула. Лучше помалкивать.
– Хочешь жевательной резинки?
Покачав головой, я отвернулась и принялась смотреть на стоявшую рядом даму. Наверное, она подумала обо мне невесть что, но видеть Криса я больше не могла. Это было выше моих сил.
– Объявляется посадка на рейс сорок четыре до Нью‑Йорка. Пассажиров просят пройти к воротам номер двенадцать. Объявляется посадка…
– Это ваш.
Я кивнула, проглотила комок в горле и принялась разыскивать взглядом Сэм.
– Знаю. Можно подождать. Слишком много народу… Не имеет смысла…
– Не имеет смысла ждать, Джилл. Пора есть пора. – Спасибо, мистер Мэтьюз, вы сукин сын… Не смей реветь!
– Я… Ох… О господи, Крис!..
Я вцепилась в его куртку, в последний раз погладила по щеке и отвернулась, вытирая глаза. Хотелось завыть, встать на колени, ухватиться за огромную хромированную колонну, лишь бы остановить этот ужас. Я стремилась остаться, о господи, как стремилась… Неужели Крис так и не обнимет меня на прощание? Нет, не обнимет. Он знает: стоит ему только сделать это, и я никуда не полечу.
– Сэм, возьми своего мишку и дай маме руку.
Я чувствовала, что Крис злится на меня за эту сцену, но не обращала внимания. Никогда в жизни мне не было так грустно и одиноко. Я расставалась со всем, что любила, к чему стремилась, и знала, что это навсегда. И все же, несмотря ни на что, меня неудержимо тянуло к Крису. Я одновременно и любила, и ненавидела его.
– Крис…
– До свидания, Джилл. Счастливого пути. Поговорим в воскресенье.
Я отвернулась, сжав ладошку Сэм, и устремилась в ворота. Между нами и Крисом было уже полдюжины людей, но я упорно смотрела вперед. Незачем оборачиваться.
– Джилл!.. Джилл!
Я остановилась как вкопанная. Нас с Сэм нещадно толкали, но я обязана была посмотреть на него. Просто обязана.
– Джилл!.. Я люблю тебя!
Он сказал это! Все‑таки сказал! Вот за это я и любила его… Мое сердце упало и вдребезги разбилось о кафельный пол.
– До свидания, дядя Криц! До свидания! Мама, а в самолете будет кино?
– Будет, будет… – Я не отрываясь смотрела на Криса, а он на меня, и взгляды договаривали то, о чем мы не успели сказать утром. Так было легче.
– Мамочка…
– Позже, Сэм. Пожалуйста. – Пожалуйста, пожалуйста, позже, что угодно, но только позже… Нас провели в самолет, и вскоре Сан‑Франциско остался внизу. А потом он исчез. Как и Крис.
Глава 12
Во время полета Сэм вела себя как ангел.
А потом он исчез. Как и Крис.
Почти восемь месяцев мы пробыли в Сан‑Франциско, а теперь возвращались в Нью‑Йорк. Почему? Глупо. Я знала почему, однако отказывалась этому верить. Потому что я забеременела, и Крис не захотел меня видеть. Но в чем причина? Доискиваться не хотелось. Невозможно. Для этого требовались силы, которых у меня не было. Что он будет делать после моего отъезда? Встретит кого‑нибудь? Влюбится? Заведет себе другую?.. А, пошел он в задницу!
Он сказал, что приедет в Нью‑Йорк, но можно ли этому верить? Едва ли. В глубине души я знала, что этого не будет. Он бросил меня. Теперь я одна. Беременная. И снова в Нью‑Йорке.
Полет продолжался пять часов. Из них три я копалась в себе, час спала, а к исходу пятого разозлилась. К черту его. К черту все, что с ним связано!
Я возвращаюсь в Нью‑Йорк, и с этим надо смириться. Придется взять этот город за шкирку и потрясти, пока он не даст мне то, чего я хочу. На Крисе Мэтьюзе свет клином не сошелся. Когда внизу показались огни Лонг‑Айленда, я воспряла духом. Сан‑Франциско был прекрасным, мирным, безоблачным, но и Нью‑Йорк мог кое‑что предложить. Возбуждение. Оно обдавало жарким дыханием, терзало, мучило и заставляло каждого: работай, работай, работай! У этого города был свой музыкальный ритм – тяжелый, гипнотический, непреодолимый, и я почувствовала его зов сразу же, как только шасси самолета коснулось взлетной полосы.
– Мамочка, мы прилетели? – Я улыбнулась, кивнула, сжала ее маленькую теплую ручонку и выглянула в иллюминатор, в котором виднелись только голубые сигнальные огни. Но я знала, что лежит там, за рекой. Мы снова в Нью‑Йорке и воспользуемся этим. Аллилуйя. Аминь.
Мы вышли из самолета и направились в багажное отделение. И вдруг мне до ужаса захотелось поскорее оказаться на мосту, увидеть, услышать и почувствовать запах родного города. Захотелось убедиться, что он ждет меня, словно оборванная цыганка на углу.
– Мамочка, а где мы будем ночевать? – Во взгляде Сэм чувствовалось беспокойство, и она крепко прижимала к себе плюшевого мишку. Тут‑то меня и осенило.
Увидишь. В одном очень интересном месте. – Я зашла в телефонную будку, порылась в справочнике и набрала номер. Саманта и Джиллиан Форрестер коренным образом меняли планы.
Перед отъездом из Нью‑Йорка я сдала свою квартиру жильцам. Как обычно, они имели право выехать ровно через месяц после предупреждения, а я отправила его лишь две недели назад. Две недели нам предстояло мыкаться по гостиницам. Я заранее выбрала тихий, недорогой отель неподалеку от прежней квартиры. Чушь! Это Нью‑Йорк. К черту все «тихое и недорогое»! Ладно, на две недели у меня денег хватит…
– Мама, ты куда звонила?
– Туда, где мы будем жить. Надеюсь, тебе понравится. А через две недели вернемся домой.
Надо было ее успокоить. Чтобы выбраться из пропасти, мне требовалось что‑нибудь грандиозное, но она нуждалась в чем‑то знакомом. Все равно. Каждый получит свое. Сначала проживем две недели так, как хочу я, а потом она снова окажется дома, в привычной уютной обстановке.
Я сняла с конвейера наши осиротевшие сумки, подозвала носильщика и велела отнести их к такси.
– Куда вам, леди? – У шофера была типичная внешность нью‑йоркского таксиста: зажатый в зубах окурок сигары и щетина двухдневной давности.