Затем наконец опять послышалось постукивание — тук, тук, тук, словно это безмолвное существо удалялось по направлению к носу. Вскоре и на корме шум прекратился, а потом раздалось постукивание. Оно без задержки миновало рубку и проследовало вперед.
Более двух часов царила полная тишина, и поэтому я решил, что нам уже не угрожает опасность нападения. Час спустя я тихо обратился к жене, но, не получив ответа, понял, что она заснула, и поэтому я вновь стал напряженно прислушаться, стараясь не производить шума, который мог привлечь внимание.
Вскоре по тонкой полоске света, пробивавшейся из-под двери, я понял, что день вступает в свои права. Я решительно поднялся и начал отвинчивать железные крышки портов. Сначала я снял крышки в передней части рубки и выглянул наружу в туманный рассвет, но ничего необычного на палубах с того места, откуда смотрел, не заметил.
Затем я обошел рубку и открыл по очереди все иллюминаторы, и, лишь сняв крышку с порта, выходящего на левую сторону кормовой части главной палубы, мне удалось обнаружить кое-что необычное. Я увидел сначала смутно, но затем, по мере того как светало, яснее, что дверь, ведущая из-под среза полуюта в кают-компанию, разбита вдребезги, одни ее обломки валялись на палубе, другие висели на согнутых петлях; еще же больше было, несомненно, разбросано в проходе, где я не мог их видеть.
Отвернувшись от иллюминатора, я взглянул на жену и увидел, что она спит, наполовину свесившись с детской кроватки и положив голову на одну подушку рядом с головкой малышки. При виде этой картины меня охватило чувство громадной благодарности за то, что мы чудесным образом спаслись от ужасного и таинственного существа, бродившего прошлой ночью по погруженным во мрак палубам. Под влиянием этого чувства я подкрался к ним и, переполненный любовью, но не желая будить, нежно поцеловал их. Затем я улегся на одну из коек и проспал до тех пор, пока солнце не поднялось высоко в небо.
Когда я проснулся, жена уже покормила малышку и приготовила завтрак, на который я, выскочив из постели, набросился с огромным аппетитом, возбужденным, несомненно, ночными событиями. Во время трапезы мы обсудили только что пережитую опасность, но так и не нашли разгадку сверхъестественной тайны ужасного существа.
После завтрака мы долго осматривали палубы из разных иллюминаторов и только после этого решились совершить вылазку. Мы вышли наружу, инстинктивно соблюдая осторожность и тишину, и вооруженные так же, как и накануне. Чтобы в наше отсутствие ребенок не подвергался опасности, мы закрыли и заперли дверь на ключ.
Быстро оглядевшись вокруг, мы прошли по корме к разбитой двери под срезом полуюта. У порога мы остановились, но не для того, чтобы осмотреть разбитую дверь, а потому, что, охваченные инстинктивным и естественным страхом, боялись войти в кают-компанию, где всего несколько часов назад хозяйничало какое-то фантастическое чудовище или чудовища. Наконец, мы приняли решение подняться на ютовую надстройку и заглянуть внутрь через световой люк. Так мы и поступили, подняв для этого на куполе боковые стенки, но не смогли, хотя долго и внимательно смотрели, обнаружить следов притаившегося внутри существа. Там лишь повсюду в огромном количестве валялись обломки деревянных изделий.
После этого я отпер сходной люк и толкнул большую дверцу. Затем мы тихо спустились по трапу в кают-компанию. И тут, когда мы смогли оглядеть все помещение, нашему взору предстала необычайная картина: оно было полностью разгромлено, а перегородки всех кают, по шесть с каждой стороны, превращены в щепы. То одна дверь стояла нетронутой, перегородка же рядом с ней представляла собой груду обломков; то дверь была сорвана с петель, а деревянные перегородки целы. И такое зрелище открывалось нашему взору повсюду, куда бы мы ни поглядели.
Моя жена направилась было к нашей каюте, но я остановил ее и пошел туда сам. Здесь картина погрома была почти столь же впечатляющей. Поручень с койки моей жены был сорван, а нижние доски моей кровати, после того как у нее была выдрана боковая стойка, попадали на пол.
Здесь картина погрома была почти столь же впечатляющей. Поручень с койки моей жены был сорван, а нижние доски моей кровати, после того как у нее была выдрана боковая стойка, попадали на пол.
Но поразило нас особенно не это, а то, что колыбель нашей малышки была сорвана со стоек и брошена через всю каюту в кучу покореженного и окрашенного в белый цвет железа. Увидев это, я взглянул на жену, она — на меня, и лицо ее страшно побледнело. Затем она опустилась на колени и зарыдала и стала благодарить Бога вместе со мной, ибо спустя мгновение я, смиренный и благодарный, оказался рядом с ней. Через минуту мы овладели собой, вышли из каюты и прекратили поиски. Кладовая оказалась нетронутой, что, впрочем, и не особо удивило меня, ибо у меня было такое чувство, что существа, ворвавшиеся в нашу каюту, искали нас.
Вскоре мы покинули разгромленную кают-компанию и отправились к свинарнику: мне не терпелось посмотреть, уцелела ли свиная туша. Когда мы зашли за угол свинарника, я громко вскрикнул, поскольку здесь, на палубе, лежал на спине гигантский краб, столь громадный, что мне даже не верилось, что может существовать чудовище столь колоссального размера. Он был коричневого цвета, и только его брюхо — бледно-желтого.
Одна клешня, или мандибула, была оторвана в схватке, в которой он, должно быть, и погиб (его всего выпотрошили). И эта клешня весила столько, что мне, поднимая ее с палубы, пришлось попыхтеть. И уже на основе одного этого можно представить размеры и устрашающий вид этого существа.
Вокруг громадного краба лежало около полудюжины крабов размером поменьше, не более семи или восьми дюймов в ширину, все белого цвета с редкими вкраплениями коричневого. Все они были перекушены громадной клешней, причем в каждом случае чуть ли не надвое. От туши же борова не осталось ни кусочка.
Вот и разрешилась эта тайна; а вместе с ее разрешением исчез и суеверный страх, душивший меня эти три ночи с тех пор, как я услышал стук. На нас напала бродячая стая гигантских крабов, которые, вероятно, перебираются в водорослях с места на место, пожирая все подряд на своем пути.
Взбирались ли они когда-нибудь на борт судна прежде, пристрастились ли они к человеческой плоти или напали из любопытства, сказать я не могу. Возможно, они сначала приняли остов судна за какое-то мертвое морское чудовище и поэтому били по его бортам, пытаясь, вероятно, пробить нашу необычайно крепкую кожу!
Или, быть может, они, обладая обонянием, могли по запаху обнаружить наше присутствие на судне, но это предположение (поскольку они не напали на нас все вместе на рубку, когда мы в ней были) мне казалось невероятным. И все же — не знаю. Почему же тогда они напали на кают-компанию и нашу каюту? Ответить я, как уже говорил, не могу, и поэтому давайте оставим этот вопрос в покое.
В тот же день я выяснил, как они попали на судно, ибо, узнав, что за существо напало на нас, я более тщательно осмотрел борта и, только добравшись до передней части носа, понял, как это им удалось. Здесь я увидел, что со сломанного бушприта и утлегари в заросли водорослей свешиваются снасти, и, поскольку я не огородил парусиновым пологом пяту бушприта, чудовища сумели взобраться на снасти, а по ним без всяких помех на палубу.
Впрочем, я все быстро исправил; несколькими ударами топора я обрубил снасти, и те упали в водоросли. После этого я возвел между двумя концами защитного сооружения пока временное, а позднее и постоянное, деревянное укрепление.
С тех пор мы больше не подвергались нападению гигантских крабов, хотя и слышали на протяжении нескольких ночей странный стук о наши борта. Возможно, их привлекали отходы, которые мы выбрасывали за борт, и именно поэтому стук сначала раздался на корме, напротив кладовой, ибо как раз отсюда, через отверстия в парусиновом пологе, мы выбрасываем наши отходы.
Вот уже несколько недель как о них ничего не слышно, и у меня появилась надежда, что они куда-то удалились, может быть, для того, чтобы напасть на других одиноких людей, доживающих свою короткую жизнь на каком-нибудь судне, затерявшемся посреди обширных просторов этого бескрайнего моря, заросшего водорослями и полного смертельно опасных существ.