Впрочем, у Неда в мозгу уже наступило просветление, и он вспомнил, что совершил самое страшное для машиниста насосной установки преступление… Он бросил насос, когда водолаз был под водой. Взорвись под ним бочка с порохом, Нед вряд ли подскочил быстрей. Он издал пронзительный вопль и бросился к установке, но тотчас же увидел, что там стоит Бинни, и в тот же момент у него вырвался страстный, как молитва, вздох облегчения. Он вспомнил о ноге и, хромая, доковылял до насоса. Здесь, одной рукой качая воздух, Нед осмотрел следы от зубов Небби и обнаружил, что кожа едва прокушена. Впрочем, больше всего нуждался в лечении его вспыльчивый нрав; да и Небби, конечно же, не стоило проявлять подобную фамильярность.
Бинни вытаскивал на палубу спасательный трос и воздушный шланг, ибо дед Закчи, желая узнать о причине небывалого прекращения подачи воздуха, поднимался по длинному, ведущему на морское дно штормтрапу.
Услышав беспристрастное изложение фактов, разозленный дедушка сильно шлепнул Небби мокрой, мозолистой рукой. Однако мальчик не заплакал и не проронил ни слова; он только крепко прижался к полурыбе-полуконю, и тогда дедушка принялся его лупить. Удивленный, наконец, продолжительным молчанием Небби, Закчи, желая узнать его причину, развернул мальчика к себе. Лицо Небби было очень бледным, и слезы, казалось, были готовы брызнуть из глаз, но даже в этот момент с его лица не сходило выражение невыразимого вызова, бросаемого дедушке и всему миру. Несколько мгновений дед внимательно и с сомнением смотрел на него, а потом решил прекратить порку этой частицы синеглазого упрямства. Он молчаливо взглянул на полурыбу-полуконя, в которого мальчик крепко вцепился, и придумал, как заставить его уступить… Небби должен пойти и извиниться перед Недом за то, что пытался утолить им свой голод (дед подавил фырканье), или у него отберут полурыбу-полуконя.
На лице Небби, однако, не дрогнул ни один мускул, только его синие глаза стали смотреть с еще большим вызовом, и в них исчез даже намек на слезы. Дедушка задумался, и его осенила новая мысль. Он вернет эту полурыбу-полуконя на дно моря, и тогда она снова оживет и уплывет, и Небби никогда уже не увидит ее, если не отправится немедленно к Неду и не попросит у него прощения, сию же минуту. Дедушка проявил удивительную твердость. Тут, пожалуй, в глазах мальчика промелькнула едва заметная тень испуга, сразу же затянутая пеленой неверия; да и мальчика в таком состоянии уже ничто, впрочем, не могло понудить спуститься с огромной вершины гнева. Он с отчаянным мужеством человека, сжегшего за собой все мосты, решил, что если дедушка и впрямь совершит столь страшное злодеяние, то он (Небби) «преклонит, как положено, колени» и попросит Бога прикончить Неда. Детский ум познал радость мести… Он встанет на колени перед Недом; он обратится с молитвой к Богу «вслух». Нед должен узнать о своей участи, прежде чем будет осужден.
Охваченный столь священной целью, мальчик еще больше воспылал непримиримым гневом. И с его уст слетели самые ужасные слова, свидетельствовавшие об еще большем ожесточении его сердца.
— Она деревянная! — сказал Небби, глядя на деда с жестоким, мучительным, ужасным триумфом. — Она не может снова ожить!
Потом, нанеся по своим иллюзиям столь страшный удар, он разрыдался, вырвался из рук дедушки, который пытался удержать его, и бросился на корму, а оттуда в небольшую кабину, где, забившись на целый час под койку, отказывался в мрачной тишине от приглашения к обеденному столу.
После обеда, однако, он вылез оттуда — заплаканный, но несломленный. Мальчик затащил туда и полурыбу-полуконя; и теперь трем мужчинам, молча наблюдавшим со своих мест за маленьким столом в кабине, было ясно, что Небби, хоть и старался безуспешно скрыть это под маской величественного пренебрежения, направлялся куда-то с определенной целью. «Малыш, — суровым голосом проговорил дед Закчи, — подойди и попроси у Неда прощения, либо я, клянусь, возьму полурыбу-полуконя с собой вниз, и ты больше не увидишь ее, а другую, Небби, я ловить не собираюсь».
«Малыш, — суровым голосом проговорил дед Закчи, — подойди и попроси у Неда прощения, либо я, клянусь, возьму полурыбу-полуконя с собой вниз, и ты больше не увидишь ее, а другую, Небби, я ловить не собираюсь».
Вместо ответа мальчик попытался проскочить к трапу, но дед вытянул свою длинную ручищу и перекрыл ему путь. В результате Небби был поставлен в угол, а дед Закчи, положив полурыбу-полуконя к себе на колени и куря для успокоения послеобеденную трубку, задумчиво гладил ее. Вскоре он выбил трубку и, протянув руку, привлек к себе мальчика.
— Небби, малыш, — серьезным, но добродушным тоном произнес он, — подойди и попроси у Неда прощение, и ты получишь ее обратно.
Однако негодование Небби еще не успело остыть; да и, кроме того, стоя рядом с дедушкой, он видел здоровенную вмятину на краске в том месте, куда угодил сапог Неда, и сломанный хвостовой плавник, отлетевший при ударе бедной полурыбы-полуконя о низкий фальшборт судна.
— Нед — порочная свинья! — заявил Небби, испытывая новый прилив гнева против машиниста насосной установки.
— Замолчи, мальчик, — сурово произнес дед. — У тебя была возможность исправиться, и ты ею не воспользовался, а сейчас я преподам тебе урок, который ты, клянусь, запомнишь!
Он поднялся, взял под мышку полурыбу-полуконя и, положив руку на плечо Небби, прошел к трапу. Через минуту они уже были на палубе. Тут дедушка еще раз превратился из веселого и дюжего великана в каучуковое чудище с куполообразной головой. Потом с медлительностью и торжественностью, приличествующими приведению страшного, но справедливого приговора в жизнь, он под пристальным взором побледневшего Небби крепко затянул на шее полурыбы-полуконя шкимушку.
Покончив с этим, дедушка встал и с полурыбой-полуконем под мышкой подошел тяжелым шагом к борту. Затем он начал медленно спускаться по деревянным ступенькам штормтрапа, и через минуту над водной поверхностью были видны только его плечи и медный шлем. Небби с мукой в глазах смотрел вниз, где едва мог разглядеть полурыбу-полуконя. Она обязательно уплывет. Затем исчезли дедушкины плечи и наконец его большая медная голова; и лишь по дрожанию штормтрапа и скользящим вниз воздушному шлангу и спасательному тросу можно было догадаться о том, что там, в мрачных водных сумерках, кто-то есть (дед часто говорил мальчику, что на «морском дне всегда вечер»).
Небби раз или два сухо, ужасно, горлом всхлипнул, а затем в течение четверти часа лежал животом на сходне, молчаливо и настороженно глядя в воду. Несколько раз ему казалось, что у самой поверхности воды плывет, как-то странно покачиваясь, какое-то существо, и он тут же начинал тихо напевать:
Но эти строки, по-видимому, не оказывали чарующего действия на полурыбу-полуконя, и она не всплывала наверх, поэтому он, пропев их, замолкал — и так раз двенадцать. Мальчик ждал дедушку. Он питал слабую надежду, что дед привязал веревочку к коню для того, чтобы тот не мог уплыть, и что, возможно, поднимется наверх с ним. Он попросит, думал мальчик, у Неда прощения, но только если дедушка поднимется обратно вместе с полурыбой-полуконем. Вскоре дедушка просигналил, что возвращается наверх, и Небби, дрожа от волнения, наблюдал за тем, как медленно наматываются на барабаны воздушный шланг и спасательный трос. Вот, словно в дымке, показался огромный купол шлема с воздушным шлангом, соединявшимся под обычным «потешным» углом прямо с верхом купола (это был шлем старой конструкции). Затем шлем разрезал поверхность водной глади, и рябь на воде помешала мальчику что-либо разглядеть. Но вот из воды показались огромные дедушкины плечи, и мальчик увидел, что с ним нет полурыбы-полуконя. Небби побледнел. Дедушка и впрямь отпустил ее. На самом деле дед привязал ее на морском дне, чтобы она не могла предательски всплыть на поверхность, к крепким корешкам водорослей; однако для Небби он действительно «ожил» и уплыл.