В полдень они отдохнули в тени большого дерева, положив под головы седла и глядя на деловитых маленьких ткачиков, которые добавляли новые ветки к общему гнезду величиной с растрепанный стог. Когда жара спала, поймали пасущихся лошадей, сели верхом и поехали вдоль подножия горы.
Неожиданно Шаса выпрямился в седле и, заслонив рукой глаза, посмотрел вверх.
– В чем дело, chеri?
Он узнал скалистое ущелье, куда приводила его Аннелиза.
– Тебя что-то тревожит, – настаивала Сантэн, и Шаса почувствовал неожиданное стремление отвести мать к ведьме горы. Он уже собирался заговорить, но вспомнил клятву и остановил себя на грани предательства.
– Ты не хочешь мне сказать?
Она наблюдала за борьбой, отражавшейся на его лице.
«Мама не в счет. Она меня любит. Это не то же самое, что рассказать чужому человеку», – оправдывался он перед своей совестью и выпалил, прежде чем совесть смогла его остановить:
– Там наверху скелет бушмена, мама. Хочешь, я покажу?
Сантэн побледнела под загаром и уставилась на него.
– Бушмен? – прошептала она. – Откуда ты знаешь, что это бушмен?
– Волосы на черепе, маленькие бушменские кудряшки, как у Кви и его клана.
– Как ты его нашел?
– Анна… – он замолчал и виновато покраснел.
– Тебе показала девушка, – помогла ему Сантэн.
– Да.
Он кивнул и повесил голову.
– Сможешь найти сам?
Румянец вернулся на щеки Сантэн; она казалась возбужденной и энергичной, когда наклонилась в седле и потянула его за рукав.
– Да, наверное… я отметил это место. – Шаса показал на утес. – Вон та расщелина в скале и утес в форме глаза.
– Покажи, Шаса, – приказала мать.
– Придется оставить лошадей здесь и подниматься пешком.
Подъем был трудным: жара в ущелье изнуряла, колючие ветки царапали.
– Это, должно быть, здесь. – Шаса поднялся на упавший камень, чтобы сориентироваться. – Может, чуть левее. Ищи груду камней возле мимозы. Там ветка закрывает вход в нишу.
– Давай разделимся и будем искать.
Они медленно поднимались по ущелью, двигаясь чуть поодаль друг от друга, чтобы захватить большую площадь, и перекликались свистом и криками, когда их разделяли кусты или камни.
Сантэн не ответила на свист Шасы. Он свистнул снова и, наклонив голову в ожидании ответа, почувствовал тревогу.
– Мама, где ты?
– Здесь!
Ее голос звучал слабо, искаженный болью или каким-то глубоким чувством, и он полез через камни к ней.
Она стояла на солнце, маленькая и одинокая, прижимая к груди шляпу. На щеках сверкала влага. Он думал, это пот, а потом заметил, что по лицу матери катятся слезы.
– Мама?
Он остановился у нее за спиной и понял, что она нашла склеп.
Она отвела ветвь, закрывавшую вход. Кружок стеклянных сосудов на месте, цветы увяли и выцвели.
– Аннелиза сказала, что это скелет ведьмы.
Шаса с суеверным страхом смотрел через плечо Сантэн на жалкую горку костей и маленький аккуратный череп на ее верху.
Сантэн покачала головой, не в силах говорить.
– Она сказала, что ведьма охраняет гору и исполняет одно желание.
– Х’ани. – Сантэн с трудом произнесла это имя. – Моя любимая матушка.
– Мама! – Сантэн покачнулась, и Шаса схватил ее за плечи, чтобы удержать на ногах. – Откуда ты знаешь? – Сантэн прислонилась к нему в поисках поддержки, но не ответила. – В пещерах и ущельях могут лежать сотни бушменских скелетов, – запинаясь, продолжал он, но она яростно покачала головой. – Как ты можешь быть уверена?
– Это она.
– Как ты можешь быть уверена?
– Это она. – Голос Сантэн звучал невнятно от горя. – Это Х’ани: подпиленный клык, узор бус из скорлупы страусовых яиц на набедренной повязке. – Шаса не заметил обрывок иссохшей кожи, украшенный бусами, который лежал под грудой камней, наполовину погрузившись в пыль. – Но мне не нужны эти доказательства. Я знаю, это она. Просто знаю.
– Садись, мама.
Он усадил ее на покрытый мхом камень.
– Все уже прошло. Просто… такое потрясение… Я искала ее все эти годы. Я знала, где она должна быть. – Она рассеянно огляделась. – Тело О’ва должно быть где-то поблизости. Они поднялись наверх, пытаясь спастись, и он застрелил их. Они должны были упасть рядом.
– Кто застрелил их, мама?
Она глубоко вдохнула, и все равно ее голос дрожал, когда она назвала имя:
– Лотар. Лотар Деларей!
Целый час они искали на дне и по склонам ущелья, высматривая второй скелет.
– Бесполезно, – сдалась наконец Сантэн. – Мы его не найдем. Пусть лежит спокойно, Шаса, как лежал все эти годы.
Они снова поднялись к маленькому склепу, по дороге срывая дикие цветы.
– Первым моим намерением было собрать останки и достойно похоронить их, – прошептала Сантэн, склонившись перед склепом, – но Х’ани не была христианкой. Эти холмы были ее священным местом. Здесь она будет покоиться с миром.
Она аккуратно расставила цветы и выпрямилась, по-прежнему на корточках.
– Я позабочусь, чтобы тебя никто никогда не тревожил, моя любимая старая бабушка, и часто буду приходить к тебе. – Сантэн встала и взяла Шасу за руку. – Человека добрее и мягче я не знала, – негромко сказала она. – Я очень ее любила.
Держась за руки, они спустились туда, где ждали лошади.
По дороге домой они не разговаривали. К тому времени как они добрались до бунгало, солнце уже зашло и слуги начали тревожиться.
На следующее утро за завтраком Сантэн была оживленной и какой-то болезненно веселой, хотя под глазами у нее темнели круги, а веки опухли от слез.
– Через неделю мы возвращаемся в Кейптаун.
– Я бы хотел остаться здесь навсегда.
– Навсегда – это очень долго. Тебя ждет школа, а у меня есть обязанности. Но мы сюда вернемся, ты ведь знаешь. – Шаса кивнул, и она продолжала: – Я распорядилась, чтобы последнюю неделю ты провел на моечной фабрике и на сортировке. Тебе понравится, даю слово.
Как всегда, она оказалась права. Моечная фабрика была приятным местом. Поток воды на промывочных досках охлаждал воздух, и после непрерывного грохота дробилки здесь царила благословенная тишина. Атмосфера в длинном кирпичном помещении напоминала собор или капище: здесь поклонение Маммоне и Адаманту достигало высшей точки.
Шаса зачарованно смотрел, как раздробленная порода медленно движется по конвейеру. Крупные камни отсеивались и возвращались под вращающиеся валки на повторное дробление. Остальное поступало в бак с водой, а оттуда вращающиеся лопасти подавали его на сортировочные столы.
Легкие материалы всплывали и уходили в отвал. Более тяжелый гравий, в котором содержатся алмазы, проходил через целый ряд остроумных приспособлений для отбора, после чего оставался только концентрат – одна тысячная часть первоначального объема руды.
Концентрат пропускали через смазочные барабаны. Барабаны, заполненные тяжелой жирной смазкой, медленно вращались. Влажный гравий всплывал на поверхность, но алмазы оставались сухими. Одно из своеобразных свойств алмаза – несмачиваемость. Сколько бы он ни лежал в воде, сколько бы ни варился в ней, он останется сухим. И как только эти сухие камни касались слоя смазки, они застывали в ней, как мухи на липкой бумаге.