Она хотела разговорить племянницу и понять, почему этот довольно скучный, благодушный, респектабельный политик произвел на нее такое глубокое впечатление, — ведь считать это естественным для двадцатичетырехлетнего возраста было нельзя.
— А миссис Дэллоуэй тебе тоже понравилась? — спросила она.
При этих словах Рэчел покраснела: она вспомнила все сказанные ею самой глупости, а еще ей пришло в голову, что она весьма дурно поступила с этой замечательной женщиной, ведь миссис Дэллоуэй говорила, что любит мужа.
— Она довольно мила, хотя мозги у нее куриные, — продолжила Хелен. — В жизни не слышала подобной чепухи! Щебечет, щебечет — рыба, греческий алфавит — других не слушает — ворох идиотских теорий, как надо воспитывать детей, — по мне куда лучше беседовать с ним. Он, конечно, надутый, но хоть понимает, что ему говорят.
Незаметно очарование и Ричарда, и Клариссы поблекло. Оказывается, в глазах зрелого человека они были вовсе не такими уж чудесными.
— Трудно понять, каковы люди на самом деле, — сказала Рэчел, и Хелен с удовольствием отметила, что она говорит уже естественнее. — Наверное, я обманулась.
В этом для Хелен не было никаких сомнений, но она сдержалась и громко сказала:
— Иногда надо экспериментировать.
— Все-таки они правда очень милые, — сказала Рэчел. — И очень интересные. — Она постаралась вызвать в памяти представленный Ричардом образ мира как живого организма, в котором трубы — вместо нервов, а дурные дома подобны лишаям на коже. Она вспомнила его слова-монументы — «Единство», «Воображение» — и стайку пузырьков в своей чашке, которые она видела, когда он рассказывал о сестрах, канарейках, детстве и о своем отце, от чего ее маленький мир так восхитительно расширялся.
— Но не все люди одинаково интересны, правда? — спросила миссис Эмброуз.
Рэчел объяснила, что до сих пор многие люди в ее представлении сводились к символам, но когда они начинали говорить с ней, то переставали быть символами и превращались…
— Я могла бы слушать их вечно! — воскликнула она. Затем вскочила, исчезла внизу и через минуту вернулась с толстой красной книгой. — «Кто есть кто», — сказала она, кладя книгу на колени Хелен и начиная листать страницы. — Тут краткие биографии разных людей. Например: «Сэр Роланд Бил; родился в 1852; родители — из Моффатта; учился в Рагби; поступил в инженерные войска; женился в 1878 на дочери Т. Фишвика; в 1884—85 гг. принимал участие в Бечуаналендской экспедиционной кампании (заслуги отмечены). Клубы: „Юнайтед сервис“, Военно-морской и Военный. Увлечения: заядлый игрок в керлинг».
Она села на палубу у ног Хелен и стала дальше переворачивать страницы и читать биографии банкиров, писателей, священнослужителей, моряков, врачей, судей, профессоров, государственных деятелей, издателей, филантропов, торговцев и актрис; кто в какие был записан клубы, где жил, в какие игры играл и сколькими акрами земли владел.
Книга увлекла ее.
Тем временем Хелен вышивала и думала о том, что они сказали друг другу. Вывод она сделала такой: ей очень хочется показать племяннице, если это будет возможно, как надо жить, или — ее словами — как быть разумным человеком. Ей казалось, что возникла досадная путаница между политикой и поцелуями политика, и тут необходима помощь старшего.
— Я совершенно согласна, — сказала Хелен, — что люди интересны, только… — Тут Рэчел, заложив книгу пальцем, подняла голову и вопросительно посмотрела на Хелен. — Только я думаю, надо быть разборчивой, — закончила Хелен.
— Обидно сблизиться с людьми, а потом понять, что они… ну, посредственны, как Дэллоуэи.
— Но как понять это сразу? — спросила Рэчел.
— Ох, не могу тебе сказать, — честно ответила Хелен, на мгновение задумавшись. — Это тебе придется выяснить самой. Но ты попробуй и… Может, будешь называть меня «Хелен»? — добавила она. — «Тетя» — неприятное обращение. Мои тетки никогда не вызывали у меня теплых чувств.
— Да, я хотела бы называть вас «Хелен», — ответила Рэчел.
— Ты считаешь меня очень черствой?
Рэчел припомнила моменты, когда Хелен была не способна что-то понять. Причиной, как правило, была почти двадцатилетняя разница между ними, из-за которой миссис Эмброуз относилась к некоторым важным вопросам слишком иронично и спокойно.
— Нет, — сказала Рэчел. — Кое-что вы не понимаете, конечно…
— Конечно, — согласилась Хелен. — Ну вот, теперь ты можешь быть сама собой, — добавила она.
Образ своей собственной личности как чего-то существенного и постоянного, отличного от всего остального, непоглотимого, как море или ветер, — этот образ возник в сознании Рэчел, и ее охватили волнение и радость от мысли, что она живет на свете.
— Я м-могу быть сама с-собой, — заикаясь, начала она, — независимо от вас, от Дэллоуэев, и от мистера Пеппера, и от отца, и от моих тетушек, и от всех них? — И она провела рукой по странице, населенной политиками и военными.
— Независимо ни от кого, — серьезно сказала Хелен. Затем она воткнула иголку и изложила план, который пришел ей в голову во время разговора. Вместо того чтобы тащиться по Амазонке до какого-то раскаленного тропического порта, где надо лежать весь день взаперти и отгонять веером насекомых, было бы разумнее пожить с Эмброузами на их приморской вилле, где среди других преимуществ будет и сама миссис Эмброуз, которая окажется весьма кстати, чтобы… — В конце концов, Рэчел, — оборвала она сама себя, — глупо делать вид, что из-за этих двадцати лет разницы мы с тобой не можем разговаривать как люди.
— Можем, потому, что мы по душе друг другу, — сказала Рэчел.
— Да, — согласилась миссис Эмброуз.
Сей факт и еще несколько других стали ясными благодаря двадцатиминутной беседе, хотя из чего именно они вытекали, сказать было невозможно.
Но это было так, и через пару дней обе вполне серьезно решили, что миссис Эмброуз стоит разыскать зятя. Он сидел в своей каюте и работал — с важным видом водил толстым синим карандашом по тонкой бумаге. Стопки бумаги лежали повсюду — справа и слева от него, а огромные конверты были так набиты бумагой, что извергали ее на стол. Над Уиллоуби висела фотография — голова женщины. Из-за того, что ей пришлось неподвижно сидеть перед фотографом-кокни, она собрала губы в смешной сморщенный кружочек, а глаза по той же причине смотрели так, будто все происходившее казалось ей нелепым. Тем не менее это было лицо интересной женщины с ярко выраженной индивидуальностью, и она, несомненно, отвернулась бы и посмеялась бы над Уиллоуби, если бы могла встретиться с ним взглядом. Он, однако, посмотрев на фотографию, тяжело вздохнул. Всю свою деятельность — большие заводы в Халле, которые ночью были похожи на горы, корабли, точно по расписанию, пересекавшие океан, хитроумные замыслы, как соединить одно с другим, чтобы наладить надежное и мощное дело, — все свои успехи он считал приношением ей; кроме того, он постоянно думал, как воспитать дочь, чтобы это понравилось Терезе. Он был очень честолюбивым человеком, и, хотя при жизни жены, как думала Хелен, был не слишком добр к ней, теперь он верил, что Тереза смотрит на него с небес и пробуждает все хорошее, что в нем есть.