-- Мм... -- промычал его отец.
-- Ясказал ему, что он тебябоится... вот он почему пожаловался... А
то он не хотел идти-то к тебе...
-- Ну?
-- Ей-богу! Почтение, говорит, отцу передайте...
-- Это он?
-- Да...
-- Ах... пес! Вот,гляди, каковы есть люди: его грабят, а он кланяется
--мое вам почтение! Положим, взяли-то у него,может, на копейку,да ведь
эта копейка ему -- как мнерубль...И не в копейке дело,а в том, что моя
она иникто несмей еетронуть, ежели я самне брошу... Эх! Ну их! Ну-ка
говори -- где был, что видел?
Мальчик сел рядомс отцом иподробно рассказал емувпечатлениядня.
Игнат слушал, внимательно разглядывая оживленное лицо сына, и брови большого
человека задумчиво сдвигались.
--Авоврагеспугнулимысову, --рассказывалмальчик. --Вот
потеха-тобыла! Полетела это она,дас разлетуодерево-- трах!даже
запищала, жалобно таково... А мыее опять спугнули, онаопятьподнялась и
все также -- полетит, полетит, дана что-нибудь и наткнется, -- так с нее
перьяи сыплются!..Ужонатрепалась, трепаласьпо оврагу-то...насилу
где-то спряталась... мы иискать не стали, жаль стало, избилась вся... Она,
тятя, совсем слепая днем-то?
-- Слепая, -- сказал Игнат. -- Иной человек вот так же,как сова днем,
мечетсяв жизни... Ищет, ищет своего места, бьется, бьется, -- только перья
летятот него, а все толку нет... Изобьется, изболеет, облиняет весь,да с
размаха и ткнется куда попало, лишь бы отдохнуть отмаеты своей... Эх, беда
таким людям -- беда, брат!
-- А отчего они так?
--Отчего?.. Трудноэто сказать...Иной -- оттого, что отемнен своей
гордыней, -- хочетмногого, а силенку имеет слабую... иной-- отглупости
своей... да мало ли отчего?..
Так, день за днем,медленноразвертываласьжизньФомы, вобщем--
небогатая волнениями, мирная, тихая жизнь. Сильные впечатления, возбуждая на
часдушумальчика,иногдаоченьрезковыступалинаобщемфонеэтой
однообразнойжизни,но скороизглаживались.Ещетихимозером была душа
мальчика,--озером, скрытым от бурныхвеяний жизни, ивсе, что касалось
поверхности озера, или падало на дно, ненадолго взволновав сонную воду, или,
скользнув по глади ее, расплывалось широкими кругами, исчезало.
Просидев в уездном училище пять лет, Фома,с грехомпополам,окончил
четыре класса и вышел из него бравым, черноволосым парнем, со смуглым лицом,
густыми бровями итемным пухом над верхней губой. Большие, темные глаза его
смотрели задумчиво и наивно, и губы были по-детски полуоткрыты; но, когда он
встречал противоречиесвоему желанию или что-нибудь другоераздражало его,
--зрачкирасширялись, губыскладывалисьплотно,и вселицопринимало
выражение упрямое,решительное... Крестный, скептически усмехаясь,говорил
про него:
-- Для баб ты, Фома, слащемедабудешь.
..но пока большогоразума в
тебе не видать...
Игнат вздыхал при этих словах.
-- Ты бы, кум, скорее пускал в оборот сына-то...
-- А вот погоди...
--Чегогодить?Лета два,три повертитсяна Волге, да и подвенец
его... Вон Любовь-то какая у меня...
Любовь Маякина в этупору училась в пятом классекакого-топансиона.
Фома часто встречал ее на улице, причем она всегда снисходительно кивала ему
русой головкой в щегольской шапочке. Она нравилась Фоме, но ее розовые щеки,
веселыекариеглазаи пунцовыегубы немоглисгладитьу Фомы обидного
впечатления отее снисходительных кивков ему.Она была знакома с какими-то
гимназистами, и хотя междуними был Ежов, старый товарищ, но Фому не влекло
к ним, в их компаниион чувствовалсебя стесненным. Ему казалось,что все
онихвастаются перед ним своей ученостьюисмеются надегоневежеством.
Собираясь у Любови, они читаликакие-то книжки, и, еслион заставал ихза
чтением или крикливымспором,--ониумолкалипривидеего.Всеэто
отталкивало его. Однажды, когда он сидел у Маякиных, Люба позвала его гулять
в сад и там, идя рядом с ним, спросила его с гримаской на лице:
-- Почему ты такой бука, -- никогда ни о чем не говоришь?
-- О чем мне говорить, ежели я ничего не знаю! -- просто сказал Фома.
-- Учись, -- читай книги!..
-- Не хочется...
-- А вотгимназисты --все знают иобо всем умеютговорить... Ежов,
например...
-- Знаю я Ежова, -- болтушка!
-- Простоты завидуешь ему... Оноченьумный...да.Вот онкончит
гимназию -- поедет в Москву учиться в университет.
-- Ну, так что?
-- А ты так и останешься неучем...
-- Ну, и пускай...
-- Как это хорошо! -- иронически воскликнула Люба.
-- Яи без науки на своем месте буду, -- насмешливо сказалФома. -- И
всякому ученому нос утру... пусть голодные учатся, -- мне не надо...
-- Фи,какойтыглупый,злой,--гадкий! --презрительно сказала
девушка и ушла, оставивегоодного в саду. Он угрюмо иобиженно посмотрел
вслед ей, повел бровями и, опустив голову, медленно направился в глубь сада.
Онначинал познаватьпрелестьодиночества и сладкую отраву мечтаний.
Часто,летнимивечерами,когда всеназемлеокрашиваетсявогненные,
возбуждающие воображениекраскизаката, -- вгрудь его проникалосмутное
томление о чем-то непонятном ему. Сидягде-нибудь в темном уголке садаили
лежа в постели, онуже вызывал пред собой образы сказочных царевен, --они
являлись в образе Любыи других знакомыхбарышень, бесшумно плавалиперед
ним в вечернем сумраке и смотрели в глаза его загадочными взорами. Порой эти
видения возбуждали в нем прилив мощной энергиии какбы опьяняли его -- он
вставал и, расправляя плечи, полной грудью пил душистый воздух; но иногда те
же видения навевали на него грустноечувство-- ему хотелось плакать, было
стыдно слез, он сдерживался и все-таки тихо плакал.