От крикаони разлетятся в
стороныи исчезнут,а потом,собравшись вместе,сгорящимивосторгом и
удальюглазами,онисо смехом будут рассказыватьдруг другу отом,что
чувствовали, услышав крик и погонюзаними, и что случилось с ними,когда
они бежали по саду так быстро, точно земля горела под ногами.
В подобные разбойничьи набеги Фома вкладывал сердца больше,чем во все
другие похождения и игры, -- и вел он себя внабегах с храбростью,которая
поражалаи сердила его товарищей. Вчужихсадах он держал себянамеренно
неосторожно:говорил во весь голос, с трескомломалсучьяяблонь, сорвав
червивое яблоко, швырял его куда-нибудь по направлению к дому садовладельца.
Опасностьбытьзастигнутымнаместепреступлениянепугала,алишь
возбуждалаего--глаза унеготемнели,онстискивал зубы,лицоего
становилось гордым и злым. Смолин говорил ему, скашивая свой большой рот:
-- Очень уж ты форсишь...
-- Я не трус! -- отвечал Фома.
-- Знаюя, чтоне трус, атолько форсятодни дураки... Можнои без
форсу не хуже дело делать...
Ежов осуждал его с иной точки зрения:
-- Если ты будешь самв рукисоваться --подикчерту! Ятебене
товарищ...Тебяпоймают да к отцуотведут -- он тебе ничего не сделает, а
меня, брат, так ремнем отхлещут -- все мои косточки облупятся...
-- Трус! -- упрямо твердил Фома.
ИвотоднаждыФомабылпойманрукамиштабс-капитанаЧумакова,
маленькогоихуденькогостарика.Неслышноподкравшиськмальчику,
укладывавшему сорванные яблоки за пазуху рубахи, старик вцепился ему в плечи
и грозно закричал:
-- Попался, разбойник! Ага-а!
Фоме вто время было около пятнадцати лет,он ловко вывернулся из рук
старика.Но не побежал от него, а, нахмурив брови и сжав кулаки, сугрозой
произнес:
-- Попробуй... тронь!..
-- Я тебя не трону -- я тебя в полицию сведу! Ты чей?
ЭтогоФома не ожидал, и унего сразу пропала всяхрабростьи злоба.
Путешествие в полицию показалось чем-то таким,чего отец никогда не простит
ему. Он вздрогнул и смущенно объявил:
-- Гордеев...
-- И...Игната Матвеича?..
-- Да...
Теперьсмутился штабс-капитан. Онвыпрямился, выпятилгрудь вперед и
зачем-товнушительнокрякнул.Потомплечиегоопустились,иотечески
вразумительно он сказал мальчику:
--Стыдно-с!Наследниктакогоименитогоиуважаемоголица...
Недостойно-с вашегоположения...Можете идти... Но если еще раз повторится
происшедшее... принужденбуду сообщитьвашемубатюшке... которому,между
прочим, имею честь свидетельствовать мое почтение!..
Фома, наблюдая за игрой физиономии старика,понял, что он боится отца.
Исподлобья, как волчонок, он смотрел на Чумакова; а тот со смешной важностью
крутил седые усы и переминался сноги на ногу передмальчиком,который не
уходил, несмотря на данное ему разрешение.
-- Можете идти, -- повторил старик и указал рукой дорогу к своему дому.
-- А в полицию? -- угрюмо спросил Фома и тотчас же испугался возможного
ответа.
-- Это я -- пошутил! -- улыбнулся старик. -- Напугать вас хотел...
--Вы сами боитесь моего отца... -- сказал Фома и, повернувшись спиной
к старику, пошел в глубь сада.
--Боюсь? А-а!Хорошо-с!--крикнул Чумаковвслед ему, ипо звуку
голоса Фома понял, что обидел старика.
Ему стало стыдно и грустно; до вечера он прогулял один,а придя домой,
был встречен суровым вопросом отца:
-- Фомка! Ты к Чумакову в сад лазил?
-- Лазил, -- спокойно сказал мальчик, глядя в глаза отцу.
Игнат, должнобыть, не ждал такогоответа и несколькосекунд молчал,
поглаживая бороду.
-- Дурак! Зачем ты это? Мало, что ли, тебе своих яблоков?
Фома опустил глаза и молчал, стоя против отца.
--Вишь -- стыдно стало!Поди-ка,Ежишкаэтотподбил?Явотего
проберу, когда придет... а то и совсем прекращу дружбу-то вашу...
-- Это я сам, -- твердо сказал Фома.
-- Час от часу не легче! -- воскликнул Игнат. -- Да зачем тебе?
-- Так...
-- Квак! -- передразнилотец. --Аты уж, коли что делаешь, так умей
объяснить это и себе и людям... Подь сюда!
Фома подошел к отцу, сидевшему на стуле, истал между колен у него,а
Игнат положил ему руки на плечи и, усмехаясь, заглянул в его глаза.
-- Стыдно?..
-- Стыдно!.. -- вздохнув, сказал Фома.
-- Вот то-то, дурень! Позоришь и себя и меня...
Прижав кгрудисвоейголову сына,он погладилеговолосы иснова
спросил:
-- На что это нужно -- яблоки чужие воровать?
-- Да -- я не знаю! -- сказал Фома смущенно. -- Играешь, играешь... все
одно и то же... надоест! А это...
-- За сердце берет? -- спросил отец, усмехаясь.
-- Берет...
-- Мм...пожалуй, так!..Но однако ты, Фома, -- брось это! Не то яс
тобой круто обойдусь...
-- Никогда я больше никуда не полезу, -- уверенно сказал мальчик.
-- А что ты сам за себя отвечаешь -- это хорошо. Там господь знает, что
выйдет изтебя, апока...ничего! Делонемалое, ежели человекза свои
поступкисамплатить хочет,своей шкурой... Другойбы,натвоем месте,
сослался натоварищей, аты говоришь -- я сам... Так и надо, Фома!..Ты в
грехе, ты и в ответе...Что, -- Чумаков-то... не того... не ударил тебя? --
с расстановкой спросил Игнат сына.
-- Я бы ему ударил! -- спокойно объявил Фома.
-- Мм... -- промычал его отец.
-- Ясказал ему, что он тебябоится.