Семен хотел оттолкнуть ее и не мог. Винтовка
упала на глиняный пол. Тогда он повалилсянакроватьлицомвподушку.
Матрена присела около, торопливо гладила мужа по жестким волосам.
Не надеясь на силы стражников и нового гетманского войска - гайдамаков,
управляющийГригорийКарловичМильходатайствовалопосылкевсело
Владимирское гарнизона. Немцы охотно соглашались втакихслучаях,иво
Владимирское вошли два взвода с пулеметами.
Солдат расквартировали по хатам. Говорили, будто Григорий Карловичсам
отмечал дворы под постой. Вовсякомслучае,всетеизкрестьян,кто
принимал участие в прошлогоднем разгроме княжеской усадьбы,ивсечлены
волисполкома из беспартийных (человек десять молодежи скрылись из села еще
до появления немцев) получили на кормежку по солдату с конем.
Так и к Алексею Красильникову постучалсявворотабравыйгерманский
солдат, в полной амуниции, привинтовкеившлеме.Непонятнолопоча,
показал Алексею ордер, похлопал по плечу:
- Карашо, друг...
Солдату отвели Алексееву комнату, убрали только сбрую и оружие.Солдат
сейчас же устроился - постелил хорошее одеяло, на стену повесил фотографию
Вильгельма, велел подмести пол почище.
Покуда Матрена мела, он собрал грязное бельишко ипопросилвыстирать:
"Шмуциг,фуй,-говорилон,-биттестиркать".Потом,оченьвсем
довольный, брякнулся в сапогах на постель и закурил сигару.
Солдат был толстый, с плоскими усами, вздернутыми кверху. Одежда на нем
была хорошая, ладная. И есть был здоров,какборов.Жралвсе,чтони
приносила ему в комнату Матрена, особенно понравилось емусоленоесвиное
сало. Матрене жалко было до смерти кормить салом немца, но Алексей сказал:
"Брось, пусть его трескает да спит, только бы носу никуда не совал".
Когда нечего было делать, солдат напевал просебявоенныемаршиили
писал письма на родину на открытках с видами Киева. Неозорничал,только
ходил очень громко, - топал сапогами, как хозяин.
У Красильниковых было теперь - будто покойник в доме: садились за стол,
вставали молча, Алексей - невесел,налбуморщины.Матренаосунулась,
вздыхала, украдкой вытирала слезы фартуком. Больше всегобояласьоназа
Семена, как бы он не сорвался сгоряча. Ноонзаэтиднибудтозатих,
затаился.
Теперькаждыйденьвволостнойизбеинаворотахподворам
расклеивались универсалы гетмана о возврате землиискотапомещикам,о
реквизициях и поборах, о принудительной продаже хлеба, о беспощадных карах
за попытки к бунтам, за укрывательство коммунистов и так далее...
Мужики читали универсалы, помалкивали. Потомсталидоходитьзловещие
слухи о том, что в таком-то селе скупщики под охранойнемецкойкавалерии
вывезлидаженемолоченыйхлеб,расплатилиськакими-тонерусскими
бумажками, которых и бабы брать не хотят, в таком-то селе угналиполовину
скота, а в таком-то не оставили будто бы и воробью клюнуть.
По ночам в укромных местах мужики стали собираться небольшимикучками,
слушали рассказы,кряхтели.Чтотутбылоделать?Чемпомочь?Такая
навалилась сила, что только дух пускай, а не пикни.
Семен стал хаживать на эти собрания - на зады,кручью,подиву.В
пиджакевнакидкусиделназемле,курил,слушал.Инойразхотелось
вскочить, кинутьпиджак,развернутьплечи:"Товарищи!.."Напрасно,-
только напугаешь их, затрясут мужики мотнями, разбегутся.
Однажды в сумерки на выгонеонвстретилкакого-точеловека,-тот
стоял, скалился. Семен пошел было мимо, человек окликнул негромко:
- Братишка!
Семен вздрогнул: неужели свой? Спросил, искоса оглядывая того:
- А что надо?
- Ты Ликсеев брат?
- Ну, скажем.
- Своих не признаешь... Команду на "Керчи" помнишь?
- Кожин! Ты? - Семен крепко сунул руку ему в руку.
Стояли, глядели друг на друга. Кожин, быстро оглянувшись, сказал:
- Обрезы-то пилите?
- Нет, у нас пока еще тихо.
- А бойкие ребята есть?
- Кто их знает, пока не видать. Ждем, что дальше будет.
- Что же вы, ребята, делаете? - заговорил Кожин, и глаза его всевремя
бегали, вглядывались в сумеречные очертания. - Чего вы смотрите? Таквас,
как гусей, общиплют, а вы и головки подставили. А знаете вы, - унасуже
селоУспенскоевсесожглиартиллерийскимогнем.Бабы,ребятишки
разбежались кто куда, мужики в лес... ИзНовоспасскогонародбежит,из
Федоровки, из Гуляй-Поля - все к нам...
- Да к кому - к вам?
- Дибривский лес знаешь? Туда собираются... Ну,ладно...Тывотчто
шепни ребятам: чтобы от вашей Владимировки сорок обрезов,давинтовокс
патронами штук десять, да гранат ручных - сколько соберете,-иэтовы
прячьте в стог, в поле... Понял? В Сосновке уже под стогапрячут,ребята
только меня дожидаются... В Гундяевкетридцатьмужиковнаконяхждут.
Уходить надо.
- Да куда? К кому?
- Ну, к атаману... Зовут - Щусь. Сейчас мыповсейЕкатеринославщине
отрядысобираем...Напрошлойнеделеразбилигайдамаков,сожгли
экономию... Вот, братишка, была потеха: спирт этот, сахар даром крестьянам
кидали... Так помни - через неделю приду...
Он подмигнул Семену, перескочил через плетень и побежал, пригнувшись, в
камыши, где голосисто квакали лягушки.
Слухи об атаманах, о налетах доходили до Владимировки, но неверилось.
И вот - появился живой свидетель. Семен в тот жевечеррассказалонем
брату. Алексей выслушал серьезно.
- Атамана-то как звать?
- Щусь, говорят.
- Не слыхал. Про Махно, Нестора Ивановича, бродят слухи, будто бы шайка
у него человек в двадцать пять головорезов, - налетают на экономии. Апро
Щуся не слыхал... Все может быть: теперь мужик на все способен.Чтож-
Щусь так Щусь, дело святое... Только вот что, Семен: мужикам ты покудане
говори.