Жужжалив
небе вереницы аэропланов.
Это было нашествие техники на почти безоружный народ. Красные отряды, -
из фронтовиков, крестьян, шахтеров и городских рабочих, -разрозненныеи
во много раз уступающие немцам численностью, уходили с боями на север и на
восток.
В Киеве наместоЦентральнойрады,продавшейнемцамУкраину,был
посажен свитский генерал Скоропадский;одетыйвлюбезнуюсамостийникам
синюю свитку,подбоченясь,держалгетманскуюбулаву:"Хайживещира
Украина! Отныне и навеки - мир, порядок и благолепие. Рабочие - к станкам,
землеробы - к плугу! Чур, чур! - сгинь, красное наваждение!"
Через неделю после того, какпоулицеселаВладимирскогопроскакал
страшный вестник, ранним утромнамеловомобрывеумельницпоказался
конный разъезд, - двадцать всадников на рослых вороных конях,-крупные,
нерусского вида, в коротких зелено-серых мундирахиуланскихшапкахсо
шнурами. Посмотрели вниз на село и спешились.
В селе был еще народ, -многиесегодняневыехаливполе.Ивот
побежали от ворот к воротам мальчишки, перекликнулись бабы через плетни, и
скоро на церковной площади собраласьтолпа.Гляделинаверх,гдеоколо
мельниц - ясно было видно - уланы ставили два пулемета.
А вскоре затем, с другой стороны, по селу загромыхаликованыеколеса,
защелкал бич, и на площадь широкой рысью влетела паракараковыхвмыле,
запряженная в военную тележку. Накозлахправилбелоглазый,сдлинной
нижней челюстью, нескладный солдат в бескозырке и в узкоммундире.Сзади
него, - руки в бока, - сидел германский офицер, строгогоичудноговида
барин, со стеклышком в глазу и в новенькой, какигрушечной,фуражке.По
левую сторону его жался старый знакомец, княжеский управляющий,сбежавший
прошлой осенью из имения в одних подштанниках.
Сейчас он сидел,насупясь,вхорошемпальто,втепломкартузе-
круглолицый, бритый, в золотых очках, -ГригорийКарловичМиль.Ох,и
зачесались мужики, когда увидели Григория Карловича.
- Шапки долой! - внезапно крикнул по-русски чуднойофицер.Некоторые,
кто стоял поближе, нехотя стащили шапки. На площади притихло. Офицер, сидя
всетакже,подбоченясь,поблескиваястеклышком,началговорить,
отчеканивая слова, с трудом, но правильно произнося:
-ЗемлепашцыселаВладимирского,выувиделитам,нагорке,два
германских пулемета, они отлично действуют... Вы,конечно,благоразумные
землепашцы. Я бынехотелпричинятьвамвреда.Долженсказать,что
германские войска императора Вильгельмапришликвамдлятого,чтобы
восстановить среди вас жизнь честных людей. Мы, германцы, не любим,когда
воруютчужуюсобственность,заэтомынаказуемоченьбеспощадно.
Большевикивасучилидругому,неправдали?Заэтомыпрогнали
большевиков, они никогда больше к вам не вернутся.
Советую вамхорошенько
подумать о своих дурных поступках, а также отом,чтобынезамедлительно
вернуть владельцу этого имения то, что вы у него украли...
В толпе даже крякнули после этихслов.ГригорийКарловичвсевремя
сидел, опустив козырек на глаза, -внимательновсматривалсявмужиков.
Один раз на полном лице его мелькнулаусмешкаторжества,-видимо,он
узнал кого-то. Офицер окончил речь. Мужики молчали.
- Я исполнил мой долг. Теперь скажите вы, господин Миль, - обратилсяк
нему офицер.
ГригорийКарловичвоченьпочтительныхвыраженияхотклонилэто
предложение:
- Господин лейтенант, мне с ними говорить неочем.Ониитаквсе
поняли.
- Хорошо, - сказал офицер, которому было наплевать. - Август, пшел!
Солдат в бескозырке хлопнул бичом, и военная тележка покатиласьсквозь
раздавшуюся толпу к княжескому дому, где еще три дня тому назаднаходился
волисполком. Мужики глядели вслед.
- Подбоченился немец, - проговорил в толпе чей-то голос.
- А Григорий Карлович, ребята, помалкивает.
- Подожди, он еще разговорится.
- Вот беда-то, господи, - да за что же это?..
- А теперь скоро жди исправника.
- В Сосновку уж прибыл. Созвал сход и давай мужиков ругать, - вы,мол,
такие-сякие, грабители, бандиты, забылидевятьсотпятыйгод?Часатри
чистил, и все по матери. Всю политику объяснил.
- А чего же теперь будет?
- А пороть будут.
- Постой, а как же запашка? Чья она теперь?
- Запашку исполу. Убраться дадут, половина - князю...
- Эх, черт, уйду я...
- Куда пойдешь, дура?..
Поговорили мужики, разошлись.Аквечерупонесливкняжескийдом
диваны,кресла,кровати,занавески,золоченыерамысзеркаламии
картинами.
У Красильникова ужинали, незажигаяогня.Алексейкаждыйразклал
ложку, оглядывался на окно, вздыхал. Матрена ходилатихо,какмышь,от
печи до стола. Семен сидел сутуло, вьющиеся темные волосыпадалиемуна
лоб. Убирая ли куски, ставя ли миску с новой едой, Матренанет-нетдаи
касалась его то рукой, то грудью. Но он не поднимал головы, молчал упрямо.
Вдруг Алексей шатнулся к окну, ударил в него ногтями, выглянул.Теперь
в вечерней тишине был ясно слышен издалекадикий,долгийкрик.Матрена
сейчас же села на лавку, стиснула руки между коленями.
- Ваську Дементьева порют, - тихопроговорилАлексей,-давечаего
провели на княжеский двор.
- Это уже третьего, - прошептала Матрена.
Замолчали, слушали. Крик человека все тем же отчаянием иужасомвисел
над вечерним селом.
Семен порывисто встал. Коротким движением подтянул ремень наштанахи
пошел к брату в комнату. Матрена также молча кинулась за ним. Он снимал со
стены винтовку. Матрена обхватила его зашею,повисла,закинувголову,
стиснув белые зубы - замерла. Семен хотел оттолкнуть ее и не мог. Винтовка
упала на глиняный пол.