Повесть в рассказах
Пой, скворушка,
Гори, моя лучина,
Свети, звезда, над путником в степи.
Ал. Домнин
* КНИГА ПЕРВАЯ *
Далекая и близкая сказка
Назадворкахнашего селасредитравянистой поляныстоялона сваях
длинноебревенчатоепомещениесподшивомиздосок.Ононазывалось
"мангазина",ккоторой примыкала такжезавозня, -- сюдакрестьяне нашего
селасвозилиартельный инвентарьи семена,называлось это"обшэственным
фондом". Если сгорит дом.если сгоритдаже все село, семена будутцелы и,
значит,людибудут жить, потому что, покудова естьсемена,есть пашня, в
которую можноброситьихивыраститьхлеб, он крестьянин,хозяин, а не
нищеброд.
Поодаль отзавозни -- караулка. Прижаласьона под каменной осыпью,в
заветрии и вечной тени. Над караулкой, высоко на увале, росли лиственницыи
сосны. Сзадинее выкуривалсяиз камней синим дымком ключ. Он растекался по
подножию увала,обозначая себягустойосокойи цветамитаволги в летнюю
пору, зимой --тихим парком из-под снега и куржаком по наползавшим с увалов
кустарникам.
В караулке было два окна: одно подле двери и одно сбоку в сторону села.
Тоокно,чтокселу, затянулорасплодившимисяотключачеремушником,
жалицей, хмелем и разной дурниной. Крыши у караулки не было. Хмель запеленал
еетак,что напоминалаонаодноглазую косматую голову. Изхмеля торчало
трубой опрокинутое ведро, дверьоткрывалась сразу же на улицу истряхивала
капли дождя, шишки хмеля,ягоды черемухи, снеги сосульки в зависимости от
времени года и погоды.
Жил в караулкеВася-поляк. Роста он был небольшого, хром на одну ногу,
иу негобыли очки. Единственный человек в селе, у которого были очки. Они
вызывали пугливую учтивость не только у нас, ребятишек, но и у взрослых.
Жил Васятихо-мирно, зланикомуне причинял,но редко кто заходил к
нему. Лишь самыеотчаянные ребятишки украдкой заглядывали в окно караулки и
никогоне могли разглядеть, но пугались все же чего-то и с воплямиубегали
прочь.
У завозни же ребятишки толкалисьс ранней весны и до осени:игралив
прятки, заползалинабрюхе под бревенчатыйвъездк воротамзавозни либо
хоронились под высоким полом за сваями, и еще в сусекахпрятались; рубились
в бабки, в чику. Тес подшива был избит панками --битами, налитыми свинцом.
При ударах,гулко отдававшихся под сводамизавозни,внутри неевспыхивал
воробьиный переполох.
Здесь, возлезавозни,я был приобщен ктруду -- крутил поочереди с
ребятишкамивеялку издесь жевпервый развжизниуслышал музыку--
скрипку.
..
Наскрипкередко,очень,правда,редко,игралВася-поляк,тот
загадочный, неиз мирасего человек, который обязательно приходит вжизнь
каждого парнишки,каждойдевчонкииостаетсявпамяти навсегда. Такому
таинственному человеку вроде и полагалось жить в избушке на курьих ножках, в
морхлом месте, под увалом, и чтобыогонек вней едва теплился, и чтобы над
трубою ночамипо-пьяному хохотал филин, и чтобы за избушкой дымился ключ. и
чтобы никто-никто не знал, что делается в избушке и о чем думает хозяин.
Помню,пришел Вася однажды кбабушке и что-то спросилу нос. Бабушка
посадилаВасюпитьчай,принесласухой травыи стала завариватьеев
чугунке. Она жалостно поглядывала на Васю и протяжно вздыхала.
Васяпил чай не по-нашему,не вприкускуинеизблюдца,прямо из
стакана пил, чайнуюложкувыкладывал на блюдце и не ронялее на пол. Очки
его грозно посверкивали, стриженая голова казалась маленькой, с брюковку. По
чернойбороде полоснуло сединой. И весь он будто присолен,икрупная соль
иссушила его.
Ел Вася стеснительно, выпил лишь один стакан чаю и, сколько бабушка его
ниуговаривала, естьбольше ничего не стал,церемонно откланялся и унес в
однойрукеглинянуюкринкус наваромиз травы,в другой -- черемуховую
палку.
-- Господи, Господи! -- вздохнула бабушка, прикрывая за Васей дверь. --
Доля ты тяжкая... Слепнет человек.
Вечером я услышал Васину скрипку.
Быларанняяосень.Ворота завознираспахнугы настежь.Вних гулял
сквозняк,шевелил стружки вотремонтированных длязернасусеках. Запахом
прогорклого, затхлого зерна тянуло в ворота. Стайкаребятишек, не взятых на
пашню из-за малолетства,игралавсыщиков-разбойников.Играшлавяло и
вскоре совсем затухла. Осенью, не то что весной, как-то плохо играется. Один
по одномуразбрелисьребятишкиподомам, аярастянулсянапрогретом
бревенчатом въезде и стал выдергиватьпроросшие в щеляхзерна. Ждал, когда
загремят телегинаувале,чтобыперехватить наших спашни,прокатиться
домой, а там, глядишь, коня сводить на водопой дадут.
За Енисеем, за Караульным быком, затемнело.В распадке речки Караулки,
просыпаясь,мигнула раз-другой крупнаязвездаи стала светиться. Была она
похожа на шишку репья. За увалами, над вершинами гор, упрямо, не по-осеннему
тлелаполосказари.Новотнанеескоротечнонаплылатемнота.Зарю
притворило, будто светящееся окно ставнями. До утра.
Сделалосьтихои одиноко.Караулкиневидно. Она скрывалась в тени
горы, сливалась с темнотою, и только зажелтевшие листья чуть отсвечивали под
горой, в углублении,вымытом ключом. Из-затени начали выкруживать летучие
мыши, попискивать надо мною, залетать в распахнутые ворота завозни, мухтам
и ночных бабочек ловить, не иначе.
Ябоялся громко дышать,втиснулся взауголок завозни.