Главное, дедушки нет.
Назаимке дедушка.Онбы не дал меня в обиду.Бабушка и на негокричит:
"Потатчик! Своим всю жизнь потачил, теперь этого!.."
"Дедушка ты дедушка, хоть бытыв баню мыться приехал, хоть бы просто
так приехал и взял бы меня с собою! "
-- Ты чего нюнишь? -- наклонился ко мне Санька с озабоченным видом.
--Ничего-о-о! --голосомя давал понять, чтоэто он, Санька, довел
меня до такой жизни.
-- Ништя-ак!-- утешил меня Санька. -- Не ходи домой, и все! Заройся в
сено ипритаись. Петровна видела у твоей материглаз приоткрытый, когда ее
хоронили.Боится-- ты тоже утонешь. Вотона как запричитает: "Утону-у-ул
мой дитятко, спокинул меня, сиротиночка", -- ты тут и вылезешь!..
--Не будутак делать! -- запротестоваля. --Ислушаться тебяне
буду!..
-- Ну и лешак с тобой! Об тебе же стараются. ВоКлюнуло! У тебя клюнуло!
Я свалилсяс яра, переполошив береговушек в дырках, ирванулудочку.
Попался окунь. Потом ерш. Подошла рыба, начался клев. Мы наживляли червяков,
закидывали.
--Не перешагивай через удилище!--суеверноорал Санька насовсем
ошалевшихот восторга малышей и таскал, таскал рыбешек. Парнишонки надевали
их наивовый прут, опускали в воду и кричали друг на дружку: "Кому говорено
-- не пересыкай удочку?!"
Вдруг за ближним каменным бычком защелкали по днукованые шесты, из-за
мысапоказалась лодка.Троемужиковразомвыбрасывалиизводышесты.
Сверкнувотшлифованныминаконечниками, шесты разом падали в воду, и лодка,
зарывшись по обводыв реку,рваласьвперед, откидываяна стороныволны.
Взмахшестов,перекидкарук,толчок-- лодкавспрыгнуланосом,ходко
подалась вперед. Она ближе, ближе. Вотужкормовой двинул шестом,и лодка
кивнула в сторонуот нашихудочек. Итут я увидел сидящего на беседке еще
одногочеловека. Полушалокнаголове,концыегопропущены под мышкии
крест-накрест завязанына спине. Подполушалкомкрашенная в бордовый цвет
кофта.Вынималасьэта кофтаиз сундука по большим праздникам ипо случаю
поездки в город.
Я рванулот удочек кяру,подпрыгнул,ухватилсяза траву,засунув
большой палец ноги в норку. Подлетела береговушка, тюкнула меня по голове, я
сперепугуупал на комья глины, подскочилибежатьпоберегу, прочь от
лодки.
-- Ты куда! Стой! Стой, говорю! -- кричала бабушка.
Я мчался во весь дух.
-- Я-а-авишша, я-авишша домой, мошенник!
Мужики поддали жару.
--Держи его!-- крикнули излодки, и я не заметил, какоказался на
верхнем концесела, куда иодышка, всегда меня мучающая, девалась! Я долго
отдыхивалсяискоро обнаружил -- подступаетвечер--волей-неволей надо
возвращатьсядомой.Нояне хотелдомой и на всякийслучайподалсяк
двоюродному братишкеКеше,дяди Ваниному сыну,жившему здесь,на верхнем
краю села.
Нояне хотелдомой и на всякийслучайподалсяк
двоюродному братишкеКеше,дяди Ваниному сыну,жившему здесь,на верхнем
краю села.
Мне повезло. Возле дяди Ваниного дома играли в лапту. Я ввязался в игру
и пробегал до темноты. Появилась тетя Феня, Кешкина мать, и спросила меня:
-- Ты почему домой не идешь? Бабушка потеряет тебя.
-- Не-е, -- ответиля как можно беспечнее.--Онавгородуплыла.
Может, ночует там.
Тетя Феняпредложила мнепоесть, и я с радостью смолотил все, что она
мне дала, тонкошеий Кеша попил вареного молока, и мать ему сказала с укором:
-- Все на молочке да на молочке. Гляди вон, как ест парнишка, оттогои
крепок, как гриб боровик. -- Мне поглянулась тетиФенинапохвала, и яуже
тихо надеяться стал, что она меня и ночевать оставит.
Но тетя Феня порасспрашивала, порасспрашивала меня обо всем, после чего
взяла за руку и отвела домой.
Внашейизбе уженебылосвету. ТетяФеняпостучалак окно. "Не
заперто!" -- крикнула бабушка. Мы вошли в темныйитихий дом, где только и
слышалосьмногокрылоепостукивание бабочек дажужжание бьющихсяо стекло
мух.
ТетяФеняоттесниламенявсени, втолкнула впристроенную к сеням
кладовку. Там быланалажена постель из половикови старого седла в головах
--наслучай, если днем кого-тосморит жара и емузахочетсяотдохнуть в
холодке.
Я зарылся в половик, притих, слушая.
Тетя Феняибабушкаочем-то разговаривалив избе, но очем -- не
разобрать. Вкладовке пахло отрубями, пылью и сухойтравой,натыканной во
все щели и под потолком. Трава эта все чего-то пощелкивалада потрескивала.
Тоскливобыловкладовке.Теменьбылагуста,шероховата,заполненная
запахамиитайной жизнью.Подполомодинокоиробкоскребласьмышь,
голодающая из-за кота. И все потрескивали сухие травы да цветы под потолком,
открывали коробочки, сорили во тьму семечки,два или три запуталисьв моих
полосах, но я их не вытаскивал, страшась шевельнуться.
На селеутверждалась тишина, прохладаи ночнаяжизнь. Убитые дневною
жарою собаки приходили в себя,вылазилииз-под сеней,крылец, изконур и
пробовали голоса.Умоста,чтоположен черезФокинскуюречку, пиликала
гармошка.На мостуу нассобираетсямолодежь,пляшет там, поет,пугает
припозднившихся ребятишек и стеснительных девчонок.
У дяди Левонтия спешно рубили дрова. Должно быть, хозяин принес чего-то
на варево. У кого-то левонтьевские "сбодали" жердь? Скорей всего у нас. Есть
им время промышлять в такую пору дрова далеко...
Ушла тетя Феня, плотно прикрыла дверь в сенках. Вороватопрошмыгнул ко
крыльцу кот. Под полом стихла мышь. Стало совсем темно и одиноко. Визбе не
скрипели половицы, не ходила бабушка.Устала. Неближний путьв город-то!
Восемнадцать верст, даскотомкой.