– Нет, мы приехали, потому что твой отец ни жив ни мертв от тревоги, – раздался голос входящей Амелии. – Но не беспокойся, я не останусь. Я за ним увязалась, потому что, собирая чемодан, он весь дрожал и даже не мог его закрыть. Я испугалась, как бы по пути в аэропорт он не угодил в аварию, а у стойки регистрации побоялась, что в полете, отправившись в туалет, он ошибется дверью. Поэтому я купила билет и поднялась с ним на борт, потому что, честно говоря, и сама умираю от волнения.
Все это Амелия выпалила на одном дыхании. Это вместе с ее горящими щеками немного смягчило Хоуп, а от мысли, что отец способен спутать кабину пилотов с туалетом, она даже прыснула. Еще больше ее расположило к Амелии то, что та всерьез за него переживала, больше даже, чем она сама.
– Как ты узнал? – спросила Хоуп.
– Какая разница? – буркнул Сэм. – Ты собиралась лечь на операционный стол, не посоветовавшись со мной? Черт возьми, Хоуп, все-таки я твой отец и в придачу врач!
– Ты педиатр, папа, а у меня не ангина.
Сэм бросил на дочь испепеляющий взгляд.
– Вот именно, педиатр, да к тому же терапевт. Терапевты не так надменны, как хирурги, для которых пациент – всего лишь плоть, которую следует разрезать.
– Успокойся, Сэм, – вмешалась Амелия, – сейчас неподходящий момент нянчить свои комплексы.
Хоуп позабавили ее слова: оказалось, Амелия знает ее отца гораздо лучше, чем она думала.
– Вы собираетесь пробыть в городе до операции?
Ответ был настолько очевиден, что Сэм не соизволил его дать.
– Как ты себя чувствуешь? – заботливо спросила Амелия.
– Как могу. Мне было бы гораздо лучше, если бы мой отец держался поспокойнее, а то у него такое лицо, что мне остается только поверить, будто я умираю.
– Ничего похожего! – взвился Сэм. – Я врач и говорю тебе: это не страшно, не страшно!
Хоуп подошла к отцу и взяла обе его ладони в свои.
– Папа, отрицание болезни – известный симптом опухоли мозга. Но этот симптом должен проявляться у больного, а не у его отца.
В замочную скважину вставили ключ. В дом влетел запыхавшийся Джош. Увидев Сэма и Амели, он замер.
– Сюрприз!.. – пробурчала Хоуп, закатив глаза.
– Вам я скажу два слова, – сердито начал Сэм. – Ладно еще, что моя дочь недостаточно разумна и не вызывает при подобных обстоятельствах отца, но то, что со мной не связались вы, совершенно непростительно.
– Здравствуйте, сэр, – сухо ответил Джош, снимая куртку.
– Всем немедленно успокоиться, это мне важнее всего остального! – распорядилась Хоуп. – У вас есть сегодня место для ночлега? – обратилась она к Амелии.
Амелия догадалась заранее заказать номер в гостинице неподалеку от университетской клиники. Ей удалось, хоть и с большим трудом, убедить Сэма дать дочери отдохнуть. И хотя она с ног валилась после долгого перелета, она уговорила Хоуп разрешить отцу сопровождать ее в больницу.
Последовали объятия – робкие со стороны Сэма, пылкие со стороны Амелии, которая при этом умудрилась подмигнуть Хоуп, как бы давая ей понять, что она держит настроение отца под контролем.
Джош вызвал такси и проводил их вниз. Они молча дождались машины. Амелия нырнула в нее первой. Сэм протянул Джошу руку и поблагодарил его за вызов, заверив, что разыгранная комедия сняла с него всякую вину. Попрощавшись, Джош поспешил обратно, к Хоуп.
Она ждала его в спальне и, как только он лег, погасила свет. Комнату окрасило бледно-оранжевое сияние уличных фонарей.
– Наверное, у эскулапов корпоративный дух превыше врачебной тайны.
– Наверное, у эскулапов корпоративный дух превыше врачебной тайны. Я должна была сообразить, что он не только порекомендует меня своему коллеге. Наверное, он пытал доктора до тех пор, пока тот не раскололся.
– Это я его предупредил, Хоуп. Ты вправе на меня сердиться, но мы не могли держать его в неведении. Вот ты говорила, что хочешь сына. Выдержала бы ты разлуку с ним, если бы он заболел?
– Кто сказал, что будет мальчик?
– Никто, но когда-нибудь у нас родится сын, я уверен.
– Чудовищное женоненавистничество! Давай лучше сначала узнаем, потребуется ли мне химиотерапия, прежде чем готовиться к концу света. Ладно, я тебя прощаю.
– Никакой я не женоненавистник.
– Я прощаю тебе, что ты вызвал отца, – сказала она и отвернулась.
* * *
Хоуп прооперировали спустя три дня. Она вошла в хирургическое отделение в 8.45 утра. Сэму и Джошу разрешили в нарушение утреннего распорядка посетить ее в палате, обнять и пожелать удачи, прежде чем за ней пришли санитары.
Над ней плыли неоновые светильники коридора. Она насчитала их 37 и решила, что если вспомнит эту цифру, пробудившись после операции, то это будет означать, что обошлось без осложнений.
Когда ее положили на стол, ее сковал царивший в операционной холод.
Анестезиолог напомнил, что усыпит ее лишь на короткое время; снова открыв глаза, она должна сохранять спокойствие, думать только о выполнении инструкций хирурга и стараться отвечать на его вопросы. Если она не сможет говорить, то пусть ее однократно опущенные веки означают «да», двукратно – «нет». Все будет хорошо, заверил ее анестезиолог, она в руках лучшего специалиста, какого он знает.
Правда, этой фразы Хоуп уже не услышала: произнося ее, анестезиолог ввел пациентке пропофол, и она потеряла сознание.
Ее вывезли из операционного блока через пять часов. Большую часть операции она бодрствовала, но сохранила о ней лишь смутные воспоминания, наверное, из-за второй фазы усыпления, когда хирург закрывал ее черепную коробку. Хоуп была готова поклясться, что операция длилась гораздо меньше пяти часов, зато близким, сидевшим в больничном холле, показалось, что прошло часов десять, а то и больше.
Профессор Бергер не солгал – головные боли прошли, и Хоуп, несмотря на утомление, сочла свое состояние вполне удовлетворительным.
Войдя в палату, Джош увидел Хоуп в белом марлевом чепчике.
– Тридцать семь! – воскликнула она, увидев Джоша, чем слегка его напугала. – Так я доказываю, что нахожусь в своем уме. Сейчас я все объясню…
Взяв ее за руку, Джош посоветовал ей отдохнуть. Вскоре Хоуп уснула. Он подвинул кресло от окна ближе к ее койке и расположился в нем.
За день он отходил от нее всего дважды: в первый раз – уступая место Сэму, во второй – когда навестить Хоуп пришел Люк.
Отклонив приглашение Сэма и Амелии поужинать с ними, он предпочел общество Люка. За китайской едой он пересказал другу слова хирурга.
Половину опухоли удалось удалить. Попытки удалить больше грозили серьезными осложнениями. Теперь профессор Бергер возлагал надежды на сеансы облучения и на химиотерапию. Когда хирург все это рассказывал, Джош по выражению лица Сэма понял, что теперь ничего не будет как раньше.
Он попросил Люка разрешить ему переночевать на диване: оставаться в одиночестве в просторном лофте было выше его сил.
* * *
Хоуп продержали в больнице две недели. Она велела Джошу навещать ее только во второй половине дня. Она хотела, чтобы по утрам он учился, а по вечерам продолжал работать с Люком в Центре. Амелию она упросила отвезти отца обратно в Калифорнию, где его заждались ангины, ветрянки и гастроэнтериты. Хороший педиатр должен дежурить у изголовья своих маленьких пациентов, а она больше не ребенок.