Десятки незнакомцев, с которыми ежедневно сталкиваешься в перекурах на обочинах дорог. С ними можно даже поговорить, честно признаться в наболевшем – все равно больше не встретимся, нас не связывают общие воспоминания или чувство долга, одно на двоих. Рядом искалеченные и воспрянувшие духом люди – такие же, как я. С ними может произойти что угодно, но они все равно бредят любовью. Любовь и есть то самое, что вызывает желание жить.
Сижу в метро, пустой вагон, а я полон до краев. Вспоминаю Владу, ее наставления, Бешира, отопительные батареи из красной карамели, внезапный мороз и исчезновение всего этого. В дороге мысленно играю со словами «всё» и «хорошо», в результате получаю «хорошо, что уже всё». Честно говоря, жуткие ощущения после этой встречи. То есть жуткими они стали здесь, в привычных условиях. А в той квартире мне все казалось естественным.
Влада сразу расположила меня к себе. Бывает, что при знакомстве с людьми мы наделяем их порой несуществующими качествами, чтобы их лица стали нам родными, своими. С Владой – иначе. Еще до встречи было ощущение того, что я знаком с ней много лет.
С той минуты, как я начал поиски адреса погибшей, знал, что мне предстоит важная встреча. Словно приближалось неминуемое, к чему шел все это время и, какие бы сомнения ни одолевали меня относительно необходимости этого шага, его не избежать. Да, была угроза, что мои поиски закончатся плохо – заминированная внутри боль взорвется. И никто не давал гарантии, что рану удастся снова закрыть, затянуть, вылечить.
В разборках с прошлым вообще нет никаких гарантий, нет «честного слова». Одни синяки да царапины. И каждый раз, вырываясь из схватки, ты благодаришь настоящее за то, что оно отвоевало тебя у прошедшего времени. Которое похлеще воронки, засосет – не выберешься.
Сейчас мне хочется спокойствия. Тишины. Именно так и говорила Влада. Надо бы уехать куда-нибудь. Может, к Водопад? С работой не получится: шеф и так с кислой миной отпускал меня на похороны тети Эльзы. Во второй раз внеурочный отпуск он мне не даст стопроцентно.
Придется погружаться в тишину после шести вечера, в домашних условиях. К тому же, чтобы принять правильное решение, вовсе не обязательна торжественная обстановка. Достаточно бывает и пары часов, когда слышишь свое дыхание, и нити сигаретного дыма растворяются в воздухе под стать человеческим связям в повседневности мегаполиса.
Голос сверху объявляет мою станцию, я легко выпрыгиваю из вагона, бегу направо, в сторону выхода. Внимательно смотрю на людей, стоящих у края платформы. Ячейка с этим страхом пуста. Совсем не напрасно.
35
Каждый астматический приступ матери начинался с ее выкриков сквозь удушье: «Опять этот довел меня!» Отец с братом бросали на меня злобные взгляды, я в ожидании «скорой» прятался за портьеру в гостиной и просил Бога, чтобы врач ехал быстрее. Сам не замечал, как писался в штаны, отчего становилось еще страшнее. Если отец увидит, поколотит.
Я просил Бога о том, чтобы закончились мучения матери: «Пусть ее болезнь перейдет ко мне... Обещаю, я не буду так страшно кричать!» Ночью я потихоньку застирывал штаны в ванной. Я видел причину всех горестей в себе: я гадкий, мерзкий, отвратительный. Поэтому мама постоянно задыхается. Поэтому старший брат запирается в своей комнате и под громкую музыку дышит чем-то вонючим. Поэтому отец выставляет меня в подъезд за каждую двойку, а я, здороваясь с проходящими соседями, делаю вид, что играю в прятки. «Поэтому я здесь, не подумайте, что меня прогнали, у нас все хорошо дома!»
Я и сам себя ненавидел за свои мысли, за постоянную обиду. Почему у меня все не так, как у других? Когда моих одноклассников встречали из школы родители, те бежали в объятия, врезались в ноги своих отцов, обхватывали их.
И меня переполняло желание так же бежать навстречу самому родному человеку. Но его не было. И дома, и вне дома я становился пленником враждебной среды, к которой в итоге привязался, как веревка привязана к змею.
Мать выписывалась из больницы, отец уходил из дому, братья выгоняли меня спать в прихожую – что-то новое происходило, но я не переставал во всем винить себя. Спасался, воображая сказочные сады, свет, весну, деревья с новым сортом абрикосов – без косточек. Силой фантазии я мог в любой момент перенестись туда, где нет границы между мечтой и действительностью.
Там все было устроено идеальным образом. Мама вместе со мной выгуливала Джеси и говорила со мной ласково, проникновенным голосом напевала что-то убаюкивающее: «Малыш, запомни, что больше всего на свете я люблю тебя. Знаешь, когда я лежала с тобой на сохранении, врачи не разрешали мне ничего, только лежать. А в полях в это время должны были цвести маки, мои любимые маки, которые мне так хотелось увидеть! Я раньше каждый год в конце мая ездила за город, чтобы погулять в полях среди маков... Роды намечались на середину июня. Еще целых пять дней я пролежала в палате, воображая маковые поля. Ты родился, и через три дня нас выписали домой. Когда твой отец вез нас домой, ты не поверишь, вдоль обочины дороги стояли свеженькие, только что раскрывшиеся маки! Они только расцвели, с опозданием почти в месяц! Будто меня ждали. Нас. Малыш, ты принес вместе с собой чудо».
Сейчас, выуживая из памяти надежно погребенные детские воспоминания, я поражаюсь, насколько сильно может быть желание не замечать очевидного. Мне так сильно хотелось иметь дружную семью, что я как смог ее придумал. Беседовал с мамой – по большей части в уме. Мысленно ездил с отцом на рыбалку – и никогда в действительности. Братья в моем воображаемом мире вставали за меня горою, дрались за меня с отпетыми хулиганами на пустыре за школьным двором.
Порой не получить желаемого – тоже удача. То, что ни одна из моих детских фантазий не сбылась, научило меня больше полагаться на свои силы. Добиваться всего самостоятельно. С другой стороны, я точно знаю, как не стал бы относиться к своим детям – не считал бы их своей собственностью, своими оловянными солдатиками, которыми можно играть, отдавая им команды. Если бы у меня были дети. Но это абсолютно исключено, и значит, мне придется двигаться в других направлениях.
36
Вечер понедельника, еще жарит, я сижу на балконе в трусах, немного виски со льдом. Сложный рабочий день не оставил утомительного осадка. В обеденный перерыв работники отдела решили собраться в соседней кафешке, обсудить план коллективного отдыха за городом. Я сразу отказался: «Мать приезжает на уикэнд, не могу ее оставить». Не хочу нарушать тишину. Забронировал столик в итальянской пиццерии, в десяти минутах езды от офиса, и решил пройтись пешком. Появился аппетит к солнцу, хотя сегодня оно безжалостно горячее.
Именно сегодня утром, пока чистил зубы у открытого кухонного окна, я понял, что снова радуюсь новому дню. Хотя еще два месяца назад все было иначе. Жизнь казалась съезжающей крышей, прошлое – окончательно непобедимым. Сейчас же мир повернулся ко мне всей своей красотой, лучшими своими людьми.
В пиццерии встречает замечательная официантка по имени Свет. Она действительно невероятно светлая, рыженькая, с россыпью веснушек на щеках. Похожа на Лисенка. Я сижу, улыбаюсь ей. Она, забавно тараторя, расхваливает мне неаполитанскую пиццу и улыбается в ответ: «Не пожалеете, она у нас лучшая в городе. Представьте себе, лепешка смазывается оливковым маслом из Модена и томатным соусом. Сверху посыпается чесночком, моцареллой, анчоусами и в печь, настоящую, дровяную. Объедение!» Заказываю пиццу, салат из горячего шпината с лимоном. От десерта тоже не отказался бы, но вовремя останавливаю себя.