На какой-то момент его представление о мире вывернулось наизнанку, как карман, и он осознал, что все поражено чумой… или, вероятно, поражено. Все. Его доводы в пользу самоубийства ничтожны перед лицом надвигающегося бедствия.
Он прижался губами к дереву, чтобы сдержать крик, чувствуя, как губы впечатались поцелуем в холодный мох, до самых корней, где он сохранил влагу и вкус коры. В этот момент «арктик кэт» пронесся мимо, и Генри узнал оседлавший его силуэт. Узнал создание, породившее черно-красное облако, наполнившее его голову сухим жаром.
Он со сдавленным криком вгрызся в мох, бессознательно втягивая носом сухие, мелкие, похожие на табак частицы, и снова вскрикнул. А потом просто продолжал стоять на коленях, схватившись за дерево и дрожа всем телом. Рев снегохода стал постепенно удаляться на запад, превратился в назойливый скулеж и затих окончательно. Там Пит. ЭТО доберется до Пита и женщины. Генри поковылял на негнущихся ногах обратно к дороге, не замечая, что плачет, не замечая, что из носа снова льется кровь. И снова направился к «Дыре в стене», но уже не той уверенной трусцой, как раньше. Теперь он едва плелся, прихрамывая и спотыкаясь. Но, может, это уже не играло роли, потому что в домике все было кончено.
Какие бы кошмары там ни происходили, он все равно опоздал. Один из друзей мертв, один умирает, а один, храни его Боже, стал кинозвездой.
Глава 7. ДЖОУНСИ И БИВ
Бив повторял это снова и снова. На этот раз никаких биверизмов: простое короткое ругательство, которое первым приходит на ум, когда ты привалился к стене и нет других слов, чтобы выразить ужас, представший твоим глазам.
— А, блядство, старик, блядство!
Как бы плохо ни было Маккарти, он все же нашел время щелкнуть переключателями в ванной, включив люминесцентные плафоны по обе стороны от зеркала и еще один, круглый, наверху. Неестественно белый, резкий свет придавал окружающему вид полицейского снимка с места преступления — и некий оттенок сюрреализма, потому что лампы не горели ровно, а время от времени мигали, и ты понимал, что питание идет от генератора, а не от электростанции, снабжающей электричеством Дерри и Бангор.
Кафель на полу светло-голубой, и если у двери видны лишь отдельные пятна и брызги крови, то около туалета уже стоят лужицы, от которых тянутся алые ручейки. Кроме того, кафель донельзя затоптан: ни Джоунси, ни Бив не позаботились снять сапоги. На синей виниловой душевой занавеске — четыре смазанных отпечатка пальцев, и Джоунси нахмурился еще сильнее: он, наверное, схватился за занавеску, чтобы не упасть, когда садился на толчок.
Но все это была лишь прелюдия. Джоунси мысленно видел то страшное, что здесь творилось: Маккарти с рукой, заведенной за спину, мечется по голубому кафелю, пытаясь удержать что-то у себя в утробе.
— А, блядство, — твердил Бив, как заведенный, почти всхлипывая. — Я не хочу видеть это, Джоунси, старина, не могу.
Собственный голос донесся до Джоунси глухо, словно издалека:
— Придется, Бив. Ничего не поделаешь. Если в тот раз мы сумели выстоять против Ричи Гренадо, сможем и сейчас.
— Не знаю, старик, не знаю…
Джоунси тоже не знал, честно не знал, но все же подался вперед и взял руку Бива. Холодные пальцы Бива судорожно сомкнулись вокруг его ладони, и они вместе шагнули в глубь ванной. Джоунси старался не наступать на кровь, но это было невозможно: повсюду краснели потеки. И не только крови.
— Джоунси, — прохрипел Бивер, — видишь эту хрень на занавеске?
— Д-да.
В ореолах смазанных отпечатков виднелись крохотные наросты красно-золотистого желе, походившего на плесень. На полу их было куда больше. Не в самой большой луже, а в полузасохших пятнах.
— Что это?
— Не знаю, — пожал плечами Джоунси.
На полу их было куда больше. Не в самой большой луже, а в полузасохших пятнах.
— Что это?
— Не знаю, — пожал плечами Джоунси. — Вроде то же дерьмо, что было у него на лице. А сейчас заглохни на секунду.
И после паузы:
— Маккарти… Рик!
Маккарти, сидевший на унитазе, не отвечал. По какой-то причине он снова напялил оранжевую кепку: козырек отогнулся и торчал под косым, залихватским углом. Если не считать кепки, он был абсолютно голым. Подбородок покоился на груди, что придавало ему уродливо-пародийный вид глубокой задумчивости (а может, это вовсе и не было пародией, кто знает?). Глаза закрыты. Сложенные руки благопристойно прикрывают лобок. С одной стороны унитаза стекала широкая струя крови, но на самом Маккарти не было ни капли, по крайней мере насколько мог определить Джоунси.
Но одно он увидел ясно: кожа на животе Маккарти свисала двумя большими пустыми бурдюками. Картина была чем-то знакома Джоунси, и он, немного подумав, сообразил: так выглядел живот Карлы после рождения каждого из четверых детей. Чуть выше бедра Маккарти кожа всего лишь покраснела, но на животе была испещрена крохотными синими рубцами. Если Маккарти и забеременел, то, должно быть, какими-то паразитами, цепнем или килостомой, или чем-то в этом роде. Только вот что поделать с этой плесенью, растущей в пролитой крови, и словами, сказанными им, перед тем как лечь в постель Джоунси?
Внемли, стою и стучусь у порога твоего…
Сейчас Джоунси невероятно жалел, что откликнулся на стук. Нет, говоря по правде, жалел он о том, что сразу не пристрелил Маккарти. Да. Теперь он это видел с невыразимой ясностью, иногда посещающей бьющийся в тисках ужаса разум, и в этом состоянии сознавал, что лучше всего было бы послать пулю в Маккарти, прежде чем в глаза бросились оранжевые жилет и кепка. Во всяком случае, это отнюдь не повредило бы, а возможно, и помогло.
— Стой у двери и помалкивай, — пробормотал Джоунси.
— Джоунси… скажи только, он еще жив?
— Не знаю.
Джоунси сделал еще один шаг и почувствовал, как пальцы Бива разжались: очевидно, тот исчерпал все запасы выносливости.
— Рик, — осторожно окликнул Джоунси голосом человека, старающегося не разбудить ребенка. Голосом человека, узревшего мертвеца. — Рик, вы…
Мужчина на толчке пронзительно громко пукнул, и комната немедленно наполнилась едким смрадом экскрементов и авиационного клея.
Чудо еще, что душевая занавеска не расплавилась, подумал Джоунси.
Из унитаза донесся всплеск. Не «плюх» шлепнувшегося в фаянсовую чашу дерьма. Скорее похоже на резвящуюся в пруду рыбу.
— Боже всемогущий, ну и вонь! — охнул Бивер, прикрывая ладонью нос и рот, отчего речь получалась невнятной. — Но если он пердит, значит, должно быть, живой. А, Джоунси? Он все еще…
— Заткнись, — очень тихо велел Джоунси, пораженный собственным спокойствием. — Только заткнись, ладно?
И Бив заткнулся.
Джоунси наклонился ближе, так что смог разглядеть небольшой кровяной мазок на правой брови Маккарти, красный нарост на щеке, кровь на синей пластиковой занавеске, табличку с шутливой надписью УГОЛОК РАЗМЫШЛЕНИЙ ЛАМАРА, висевшую еще с той поры, когда здесь был биотуалет, а воду в душ приходилось качать насосом. Он заметил слабый студенистый проблеск из-под прикрытых век Маккарти, трещины на губах, казавшихся в белесом свете фиолетовыми и воспаленными, втягивал ноздрями омерзительный запах и, казалось, видел, как к потолку поднимаются грязно-желтые столбы, как у горчичного газа.
— Маккарти! Рик! Вы меня слышите? — Он щелкнул пальцами перед полуприкрытыми глазами. Ничего. Он лизнул тыльную сторону ладони, поднес сначала к ноздрям, а потом ко рту Маккарти.